— Мертвые — твоя слабость. Они тянут к себе твой дар. Те, кто погибнут, лягут на него своим весом.

— Стекло теперь крепко. Сколько бы мотыльков на него ни упало. Ты ведь знаешь.

— Знаю, — он вздохнул. — Но есть несколько веских причин, чтобы отказаться от пути смерти.

— Путь смерти поможет спасти тысячи жизней, если армия откажется воевать и вовсе разбежится.

— Я не могу тебе запретить. Свобода выбора это то, что определяет каждого из нас. Но помни о том, что бегут не армии, а трусы. Там, на противоположной стороне, таких не так уж и много. Они воины, прошедшие многое. Бойцы. Вспомни Дэйта и его людей, которые не дрогнули в Шаруде перед демонами, а сражались с ними. Я много раз видел доблесть на поле боя и смелость. Не считай тех, кто пришел, трусами только потому, что они наши враги. Когда людей загоняют в угол, они бьются насмерть. Ты просто будешь их убивать. Готова к такому? К смерти не одного, не десяти, а тысяч?

Она упрямо закусила губу, стараясь скрыть сомнение. В первую очередь от самой себя, спросив севшим голосом:

— Разве не это наша цель? Не победа? Любой ценой.

— Я знаю цену, которую заплатишь ты. Она может оказаться слишком высока для указывающей.

— Я тзамас.

— Еще нет, — теплая улыбка. — И, надеюсь, никогда не станешь.

Они помолчали, сидя напротив друг друга. Каждый думая о своем, и об одном и том же.

— Какими они были? Те, с кем вы сражались у Мокрого камня?

— Похожими на людей. Внешне. Но внутри… до того, как Тион отобрал большую часть их сил, они мало походили на нас с тобою. Холодны. Я бы даже использовал слово «мертвы». Мертвы для любых эмоций, кроме своих желаний, стремления к власти, жажды смерти. Люди для них были лишь материалом, кирпичами в ступенях лестницы, ведущей к исполнению их целей. Никаких привязанностей, никакой жалости, ни капли верности или любви. Хоть к кому-то. Они были живыми, но в то же время безжизненны не меньше трупов, что поднимали на полях сражений ради победы. Дар смерти менял своих владельцев. Выпивал из них человечность, оставлял лишь эгоистичную оболочку. Это случалось с каждым тзамас. Рано или поздно. Вопрос лишь во времени и в применении сил. Убивая людей, они убивали что-то внутри себя. Точнее это угасало в них, исчезало за ненадобностью и проснулось лишь после Катаклизма, когда они вновь стали человечнее и помогли Летосу, да и себе, чего уж скрывать, выжить в опасное время.

— Ты считаешь, что мне не избежать подобного. Даже несмотря на браслет.

— Стекло, может, и не лопнет, но его будет не видно под мотыльками. Любого тзамас ждет такой путь. Быстрее, если он начнет убивать часто и много. Когда черпаешь с той стороны, то рано или поздно она потребует свою плату. А я не хотел бы, чтобы ты теряла себя и становилась столь же равнодушна, как смерть.

— Разве победа не стоит этого?

— Разве у тебя нет тех, ради кого стоит жить, а не существовать? — мягко спросил он в ответ, и Шерон опустила взгляд, теряя пыл. — Мы в Войну Гнева размышляли, также, как ты: победа любой ценой. Посмотри, к чему это привело. Ты не воин, не тзамас. Ты — указывающая. Все еще она. Защитница. Так тебя воспитали на Талорисе. Поступай, как прежде — защищай. Твоя помощь понадобится многим.

Она признавала верность его слов, но не могла не спросить:

— А если мы проиграем из-за того, что я не вступила в бой? Тысячи хороших людей погибнут.

Мильвио взял ее лицо в свои ладони, наклонился, глядя в глаза, четко произнес, так, чтобы девушка не пропустила ни единого слова:

— Пойми, что завтра, с твоим участием или без него, погибнет много хороших людей. Там те, кто идут против нас, и они не чудовища. Во всяком случае, большинство из них ничем не отличаются от меня или тебя. Если ты думаешь лишь о хороших людях, то не важно, кто победит — все равно и мы, и они, в проигрыше. Потому что на ту сторону уйдут те, кто мог бы жить. Ты никак этого не изменишь. Что же касается победы — она будет не здесь, а в Шаруде. Бланка и Лавиани. Помни о них. Что бы ни случилось на этом поле, мы лишь пытаемся лишить да Монтага его меча. Чтобы он не подмял под себя остальные герцогства и не обрел силу, с которой уже никто не справится.

Это было вчера.

А сегодня Шерон, не обращая внимания на грохот барабанов, сигнальные трубы и шум сражения, спасала раненых.

И сама не заметила, как битва, то самое море, которое она так и не смогла постичь, набралось силы и его внезапная мощная волна, поглотив вставшую на пути баталию и более мелкие отряды, нахлынула и дотянулась до указывающей.

Внезапно вокруг закипела схватка. Она, занятая чужой раной, пропустила ее начало и поняла, что происходит, только когда лейтенант де Ремиджио резким рывком поднял ее с колен на ноги, рявкнув в лицо:

— Уходим, госпожа! Быстро!

— Но… — возразила она, попытавшись вернуться к раненому, который без ее помощи должен был умереть.

Командир роты охраны, уже без всяких церемоний, легко, точно пушинку, закинул ее в седло подведенной Серро лошади.

— Держитесь, госпожа!

Ее отряд клином, с трудом набрав скорость на ограниченном пространстве, врезался в ряды сражающихся, давя и своих, и чужих. Шерон охватило совершенно детское желание зажмуриться. Но она смотрела, вздрагивая от близких смертей, и держалась, как ей и было сказано.

Четверо гвардейцев подвели коней столь близко, что их бока касались боков ее лошади. Вышколенной, знающей, что следует делать, даже без команд хозяйки.

Они вырвались на свободное пространство, обогнули две сотни копейщиков, спешащих вступить в свалку, начавшуюся из-за прорвавшегося фронта, и… выскочили на четыре линии уже построившихся лучников. Знамена у тех были с водоворотом.

— Поворачивай! — взревел лейтенант где-то рядом, но Шерон, как и все, понимала, что они не успеют обогнать стрелы.

И она сделала то, к чему была готова, когда еще с утра попросила гвардейцев принести с поля боя несколько тел погибших. Тогда ее охрана смотрела со смесью отвращения, ужаса и любопытства, как мертвые под ее взглядом становятся прахом, исчезают из этого мира, превращаясь лишь в серо-черную мелкую пыль, тут же мокнущую под дождем, грязью липнущую к земле.

Подчиняясь желанию некроманта, грязь скаталась в пять шаров, каждый величиной с кулак и Шерон убрала их в седельную сумку.

Теперь прах вырвался из своего вместилища, точно рой злых насекомых, рассыпался по воздуху и собрался в огромную полукруглую стену, достаточную, чтобы защитить отряд. Принявшую на себя удар стрел.

Шерон, хоть в этом и не было большой нужды, швырнула прах в лучников, не убивая, но ослепляя их, заставляя забыть о дальнейшей стрельбе.

Они вырвались, пронеслись через узкий коридор, между сходящимися друг с другом полками, и внезапно в них врезался таран…