Вахмистр полиции Фриц Иванов (ударение на втором слоге) поздно ночью подъезжал к своему дому после дежурства. А в ушах его все ещё звучали слова: «Звук осторожный и глухой плода, сорвавшегося с древа…» «Боже, какой талант, какая глыбища…», – думал Фриц.

Праправнук политкаторжанина, правнук врага народа, по матери немец, Фриц Иванов со школьной скамьи в городе Караганда обожал стихи Мандельштама.

«Немец, а какие чудные стихи пишет», – восхищался поэтом юный Фриц. В интеллигентной семье Ивановых слово «еврей» никогда не звучало. «Провинция», – бывало, усмехался прадед. Прадед, Иванов – (ударение на втором слоге) убеждённый троцкист, профессор Петербургского университета, не разубеждал правнука. Пусть остаётся в своем невинном заблуждении. Всё придет само. «Русский немец и поэтический талант – две вещи несовместны, – твёрдо говорил прадед, ехидно поглядывая на своего юного правнука, – у «наших» с картошкой и капустой, с коровами и овцами – полный орднунг, а вот с высокой поэзией»… «Полный пиздец», – вставлял дед Иванов, отрываясь от газеты «Карагандинская Правда». «Ну что вы несёте, – возмущалась молодая мама Фрица, – а Афанасий Афанасьевич Фет разве не поэт. Ведь из немцев же он». «А как же Гёте?» – поддерживал маму юный Фриц. «Ну, Гёте, конечно. Но он же «их» немец», – дед окончательно ставит в тупик внука. «А Мандельштам?» – совсем потерявшись, неуверенно настаивал Фриц. «Ну, что Мандельштам. Он же не из Караганды. Всё по столицам шастал. Считай, тоже «не наш»», – рассудительно пояснял дед и снова углублялся в газету. «Вот такие дела, мой друг», – усмехался из своего протертого кожаного кресла прадед. «Шибко умные у меня старики», – грустно думал Фриц и садился делать уроки по математике. Там всё было ясно: квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Прадед умер. Дед умер. Фриц Иванов женился. И какой муж устоит, когда жена с утра до утра пилит: «Надо ехать, надо ехать». И вот он на своей прародине. В каком-то завалящем немецком городишке они встретились – поэт Мандельштам и вахмистр полиции Фриц Иванов (ударение на втором слоге). Вот, если бы его фамилия была с ударением на первом слоге, тогда, конечно, порода бы просвечивала. И поэт Мандельштам пожал бы ему руку. А так прошёл мимо. Может, это был и не поэт, и вовсе не Мандельштам? Если бы этот Мандельштам покрутил пальцем у виска или сказал Фрицу: «Arschloch»[40]. Вот тогда бы этот Мандельштам узнал, какой он поэт. Штрафом в три тысячи евро не отделался бы.

Запись в журнале приемного отделения клиники «Святая Магдалина»:

«Больной герр Моисей (фамилия неразборчиво) поступил в клинику на излечение в 16.22; 17.07.20N0». Диагноз: «Шизофреническая фобия в стадии обострения на фоне развивающегося болезненного «сознания вины»». Док. мед. Вольфганг Бухольц. (Dr. med. Wofgang Bucholz).

Разговор сотрудников клиники «Святая Магдалина». Dr. med. W. Buchholz: Mein Patient schreit die ganze Zeit: «Ich bin Stukatsch, ich bin Stukatsch!» Schwester Helga, fragen Sie bitte den Kollegen Kogan, was bedeutet das Wort «Stukatsch». Möglicherweise stammt Kollege Kogan aus Russland?

Krankenschwester Helga: Jawohl, Herr Doktor Buchholz.[41]

Поезд бесшумно оторвался от платформы, мелькнули ухоженные домики городка Целле.

Израиль откинулся на мягкую спинку кресла и закрыл глаза. Но женский визгливый голос не дает вздремнуть. Напротив сидит девица, листает книжку комиксов и громко хохочет, тыча пальцами в страницы. Хохот её пронзителен и неприятен. Она дёргает за рукав своего спутника, приглашая его присоединиться к веселью. Спутник, ухоженный молодой человек, раздражённо шепчет ей на ухо: «Verstopfst»[42]. Девица отмахивается.

Ещё громче хохочет, выбрасывает ноги в красных кедах и рваных джинсах на противоположное сидение. Сквозь дыры джинсов, на бёдрах просвечивает молодое тело.

Израиль чувствует, как волна неких эротических ощущений возникает где-то в груди, опускается ниже пояса, превращаясь в нечто непозволительное. «Ну, совсем не вовремя», – трезво оценивает Израиль.

Он отводит взгляд от девичьих бёдер. Ловит сердитый взгляд пожилой женщины, стоящей над молодыми людьми. В голове его, откуда-то из прошлого звучит голос микрофона московского метро: «Граждане, уступайте места пожилым людям и беременным женщинам»… Израиль встаёт. «Bitte», – обращается он к женщине.

Женщина зло смотрит на него. «Это же неприлично подчёркивать мой возраст!!! Вы, верно, из России!!» – кричат её глаза.

Словно старая электропроводка московской коммуналки заискрилась в голове Израиля тревожная мысль: «Что-то не так?» Уже звучат вопли: «Пожар!» И слышатся звуки сирены. «Боже, – обрывает он поток сознания. – Опять Россия»…

«Вот так. Хотел как лучше». – Израиль перемещается в конец вагона. В кармане его брюк тяжело бьют по ляжке стальные наручники. Он их приобрёл по случаю в Москве у знакомого мента. И вот случай представился. У входа в Европейский Суд он наденет наручники и подымет вверх руки. Его встретит толпа «поддержки» – тысячи антиглобалистов криком: «Позор!»

А между тем, в мире чёрте-что творилось! Большинством голосов ООН приняла Косово в Совет безопасности. (Правда, в качестве непостоянного члена). И тут же ввела санкции против Сербии и Израиля. Китай, США и Россия воздержались от голосования. Традиционно США «болели» за Израиль, Россия за Сербию, но оба, как всегда, соблюдали политкорректность. Китаю было наплевать и на Сербию и на Израиль. Он просто как великая держава, хотел показать своё лицо. Сербия была наказана за попытку установления экономической блокады Косово.

Немецкая газета «Die Zeit» писала в передовой статье: «Белград пытается возродить методы Аль-Кайды в борьбе против своей бывшей вотчины – Косово. Свободный мир даст по рукам зарвавшимся империалистам из Белграда».

«Еврейская газета», издающаяся в Германии, разразилась рыданиями: «Евреи всем надоели!!»

Белград молчал.

В приватной беседе с депутатом Европарламента (фамилия по понятным причинам не называется) сопредседатель немецкой левой партии «Die Linkе» Ганц Тротц (Heinz Trotz) спросил депутата: «А за что наказан Израиль?»

На что депутат ответил: «Было б за что, убил бы»…

В Москве на пасхальной проповеди в храме «Христа Спасителя» нынешний Патриарх Русской православной церкви Илларион назвал еврейский обычай обрезания варварским членовредительством. Патриарх напомнил неразумной пастве «Священное писание». Мол, Бог остановил смертоубийство Исаака, сына Авраамова, и в жертвоприношение предложил овцу. «Не пора ли и нынешним иудеям перейти к более цивилизованным ритуалам?» – воскликнул он громогласно.