Дэниел и Мэтью, не сговариваясь, промолчали, чтобы не обидеть увлёкшегося парня.

– Пять дней назад я обнаружил, что моё слузи стало лучезарным. Не раздумывая, я отправился в Дорлиф, чтобы объявить об этом событии. Но дорога до Дорлифа не так коротка, чтобы хоть одно сомнение не закралось в твою душу, если она такой же неисправимый завсегдатай перепутья, как брюхо Спапса – «Парящего Ферлинга». Я… не пошёл в Управляющий Совет. Я… – Семимес снова запнулся. – Я решил выждать… Спустя день Спапс, двоюродный племянник Фрарфа, хозяина «Парящего Ферлинга», нашёл лучезарное слузи-дерево. Не моё – другое. Само разрешилось, и с меня спал груз сомнений.

– Его и наряжать не надо, так оно красиво, – заметил Дэниел.

– Будь моя воля, я бы его не наряжал, – сказал Мэтью. – Другое дело ёлку нарядить. Была ёлка – стало Новосветное Дерево.

Слова Мэтью развеселили Семимеса. Он рассмеялся и замотал головой.

– Зачем же ёлку наряжать?! Какое же из ёлки Новосветное Дерево?! Придумщик ты, Мэт. Ёлка не открывается. И никакое другое дерево, кроме слузи, не открывается. Ёлку нарядить!.. А слузи, лучезарное слузи, я бы тоже не наряжал. И не стану наряжать… моё слузи, коли оно само поменяло повседневную одежду на праздничный наряд… А другим нравится наряжать. В Дорлифе всякий год Новосветное Дерево красиво. Отец говорил, что оно самое красивое во всей округе. У него есть любимые шары на Новосветном Дереве: тёмно-лиловый и оранжевый в слезинках. Я обязательно покажу их вам. Привлекательные шары. Очень привлекательные. Сами увидите.

– Семимес, а когда будут устанавливать Новосветное Дерево? Ты говорил, до праздника осталось меньше трёх дней, – поинтересовался Мэтью. – Или уже?

– Я же вам сказал: само разрешилось. Оно уже стоит на площади, то самое слузи, на которое наткнулся счастливчик Спапс. В тот же день слузи доставили в Дорлиф и ночью установили на площади. Так заведено: люди не могут проявить равнодушие к тому, что слузи открылось. Однако ж я тебя немного поправлю, Мэт: устанавливают не Новосветное Дерево, устанавливают слузи-дерево, лучезарное слузи. А вот когда оно возвысится над Дорлифом и когда его нарядят, его уже не назовёшь иначе как Новосветное Дерево. Однако, по торопливости языка, люди говорят и так и этак.

– А наряжаете за сколько дней до праздника? Как у вас заведено? – спросил Мэтью.

– В последний день года, не раньше и не позже. К Новосветной Ночи. Наряжальщики из команды Суфуса и Сэфэси хлопочут с этим. Они молодцы, эти наряжальщики: они превращают украшение слузи в настоящее представление. И можно сказать, что с этого момента начинается праздник. Детвора приходит в восторг от этого действа.

– Суфус и Сэфэси… – с чувством произнёс Дэниел эти два слова, два имени. – В этом что-то есть. Суфус и Сэфэси… Такая мысль пришла мне в голову… боюсь сказать: вдруг в этом есть что-то неправильное, в том смысле, что у вас так не заведено.

– Нет уж, Дэн, признавайся, раз заикнулся, – потребовал в шутку Семимес, как бы в шутку (настоящее любопытство разожгли в нём глаза Дэниела).

Дэниел замялся в нерешительности, потом сказал:

– Я лучше сначала покажу.

– Не мнись, Дэн, здесь все свои, – подначивал Мэтью друга, хотя это был тот редкий случай, когда их мысли не пересеклись.

– Ладно, друзья, – с этими словами, Дэниел открыл поясной кошелёк, вынул из него Слезу и поднял перед собой: Слеза на его ладони переливалась бирюзовыми и зеленоватыми волнами. – Суфус и Сэфэси… Я бы назвал Её так… не знаю почему.

– Браво! – воскликнул Мэтью.

Семимес смекал полмгновения, в которое уложилось «бра», произнесённое Мэтью. Второй половины, которая совпала с «во», ему хватило на то, чтобы ошарашенным сесть, вернее, плюхнуться на землю.

– Семимес! – два голоса, прозвучавшие разом, попытались удержать его на ногах, но опоздали.

– Я… я просто споткнулся… о бугорок, – спотыкаясь, пробормотал Семимес, даже не ища глазами то, что можно было бы пнуть в подтверждение своих слов.

Друзья подали ему руки и быстро вернули его в прежнее положение.

– Дэн, первым делом спрячь Слезу обратно в кошель, – проскрипел взволнованным скрипом Семимес. – Там Ей будет много безопаснее, чем… чем на сквозняке.

– На каком сквозняке? Здесь безветренно, Семимес, – сказал Мэтью, пожимая плечами.

Семимес бросил на него строгий взгляд, а за ним – такие же слова:

– Сквозняки разные бывают, Мэт. Порой невидимые взгляды пронзают нас до самой души.

– Да, Семимес, – согласился с доводом проводника Дэниел и убрал Слезу. – Я же предупреждал, что…

– Нет-нет, мой друг. Нет ничего неправильного в мысли, которая залетела тебе в голову. Дать имя Слезе… – Семимес будто подавился внезапным чувством и не мог продолжать.

– Я рад, что в моей выдумке нет ничего неправильного.

– Подожди, Дэн, подожди! Перестань сновать между мной и моей мыслью, а то она потеряется и не вернётся, и все мы собьёмся с толку, – Семимес обхватил голову руками, чтобы собраться с мыслями. – Дать имя Слезе – это правильно, очень правильно. Но вот что я вам скажу, друзья мои: так не заведено в Дорлифе, отчего-то не заведено… Я думаю, Дэн…

Дэниел и Мэтью замерли в ожидании: они не хотели сновать между Семимесом и мыслью Семимеса.

– Я думаю, Дэн, – в эти мгновения Семимес подумал, что чьей-то Слезе можно было бы дать… бархатное имя, такое же бархатное, как и её домик. Неплохо жить в бархатном домике Слезе с бархатным-бархатным именем. Очень неплохо. – Я думаю, Дэн, что ты можешь дать имя своей Слезе… Суфус и Сэфэси… Суфус и Сэфэси… Что? Брат и сестра. Чудные люди. На Новый Свет они… погружают всех дорлифян и гостей Дорлифа в настоящую сказку. Недаром люди выбрали их в Управляющий Совет, очень недаром. А прелестная Лэоэли передала им свою бесценную находку, Слезу Шороша, тем самым выразив им привязанность своего сердца и возложив на них бремя Хранителей. И это – вопреки тому, что её родной дед, Фэрирэф, тоже член Управляющего Совета да вдобавок ещё и знаменитый человек – творец дорлифских часов… Но вот не Хранитель.

– Понятно, – сказал Мэтью.

– Нет, Мэт, ничего не понятно… Ничего не понятно… Фэрирэф был для Лэоэли вместо отца, заботился о ней, как мало кто заботится о своих чадах, и оберегал её втрое… после того, как его сын Рэфэр, отец Лэоэли, вместе с её матерью (не помню, как её звали) ступили на выступ-призрак… Почему заботился? Он и сейчас заботится. И его жена Раблбари заботится о своей внучке. Лэоэли было восемь лет, когда погибли её родители. А мне семь, а в память врезалось… врезалось, как что-то смутившее души дорлифян и отмеченное загадкой… Ничего не понятно…

Семимес замолчал. Благодаря этому молчанию все трое вновь вернули свои взоры к лучезарному слузи-дереву…

– Отец, верно, заждался меня. Пойдёмте домой. Попрощайтесь молча с моим слузи, и снова в путь.