Лука кивнул.

– Круто встретить ребенка, – сказал Бето. – Тут такое редко бывает. Сколько тебе лет?

– Восемь.

– Мне десять. Правда, скоро уже одиннадцать, – произнес он, словно умудренный жизнью старец.

Луке хотелось задать мальчику миллион вопросов – они так тесно сидели у него в голове, что ни один из них не мог выбраться наружу. Паузой воспользовалась Лидия.

– Бето, ты путешествуешь один? – Лука понимал, что Мами изо всех сил пытается скрыть осуждение, но у нее получилось не до конца. Однако Бето, казалось, не замечал этого, или ему просто было все равно.

– Ага, совсем один.

Он улыбнулся, обнаружив отсутствие сразу двух нижних зубов – клыка и соседнего моляра; вместо них зияла широкая дырка. Бето просунул туда язык. Теперь настала очередь Соледад:

– Ты ехал на юг?

– Да. Но только временно. Теперь я еду на север. – В голосе мальчика не было ни намека на иронию.

Соледад не знала, что ответить, но тут Бето решил сменить тему:

– Гуау, ты очень красивая!

Девочка удивленно моргнула, но промолчала.

– Наверное, от этого один геморрой, да?

Соледад рассмеялась, а Бето переключил внимание на Луку:

– Так откуда вы, ребята?

Мальчик взглянул на мать, и та едва заметно мотнула головой. Тогда он сказал:

– Мы с Мами из… Пуэблы. А сестры из Эквадора.

Бето кивнул. Ложь или нет, ему без разницы. С таким же успехом можно было сказать, что они из Антарктиды или с Марса.

– А ты? – спросил Лука. – Ты сам откуда?

– Я из Тихуаны. Но мы зовем ее Ти-Джей. Я там родился, на домпе.

Еще одно странное заявление. Настолько странное, что Лука сомневался, понимает ли он. И снова незнакомое слово: «домпе». Он посмотрел на Мами, ожидая перевода, но та тоже была озадачена.

– А что такое «домпе»? – спросил Лука.

Бето ухмыльнулся:

– Ну знаешь, домпе, это такое место, куда люди выбрасывают мусор. А потом за ним приезжают самосвалы. Домпе. По-английски dump.

– То есть vertedero? – Лука использовал испанское слово для обозначения свалки.

– Да-да, точно, vertedero.

Поскольку Лидия владела английским чуть лучше сына, она начала догадываться, что родной язык этого мальчика – не мексиканский испанский и не американский английский, но скорее какой-то пограничный гибрид. Но это открытие никак не проясняло, что именно он имел в виду, говоря: «Я родился на домпе». Лука почесал затылок, и Лидия вдруг осознала, что с момента убийства их семьи он делал это впервые. Более того, прежде она не обращала внимания на этот жест и потому не заметила, когда он пропал; но теперь она осознала, что так – положив большой палец на ухо и почесывая над ним тремя другими, – Лука раньше выражал любознательный интерес. Сын делал так, когда его что-то по-настоящему увлекало, казалось ему занимательным. Возвращение этого жеста Лидия расценила как доказательство того, что сын сумеет выжить. Спустя пятнадцать дней и полторы тысячи миль он еще был способен хотя бы ненадолго отдаться во власть неомраченного любопытства. В ее груди потеплело от почти забытого чувства надежды.

– То есть ты родился на мусорной свалке? – осторожно спросил Лука, стараясь не обидеть нового знакомого. Он не понимал, что в его вопросе нет никакой бестактности: Бето не только совершенно не стеснялся своего происхождения, но даже не подозревал, что кто-то другой, услышав его историю, может ощутить неловкость. Он родился там, где родился, и говорил об этом прямо, не переживая о возможных последствиях. Рассмеявшись, он ответил:

– Ну да, правда, не в самом мусоре. Просто рядом. В колонии Фаусто Гонсалеса. Слышал о такой?

Лука покачал головой.

– А место довольно известное! – В голосе Бето звучала гордость.

Лидия кое-что знала о колониях Тихуаны, потому что читала книги и потому что одним из самых любимых ее писателей был Луис Альберто Урреа, поведавший миру о свалках и детях вроде Бето, которым приходится там жить. Из-за этих воспоминаний Лидии показалось, что она уже знает этого мальчика, хотя бы немного, однако чувству этому не хватало глубины, как марионеткам в театре теней. Пусть она понимала что-то об обстоятельствах его жизни, но сам он по-прежнему оставался загадкой. И все же этой осведомленности хватило, чтобы растопить лед в части ее души.

А потом Бето рассказал им историю своей жизни, одним махом, не останавливаясь и не переводя дух; он совсем не помнил отца, который уехал на север, когда мальчик был еще младенцем. Но помнил мами, которая работала мусорщицей, пока правительство не закрыло местную свалку. И помнил старшего брата Игнасио, который до сих пор лежит где-то на домпе, под небесно-голубым крестом, где от руки написано: «Игнасио, сын, 10 лет».

Напомнив, что ему сейчас как раз десять, Бето объяснил, что в том же возрасте Игнасио раздавило задним колесом мусоровоза, пока тот пытался достать из кучи отходов чудесный, безупречный, круглый футбольный мяч. Сокровище, которому не было цены. Восьмилетний Бето в тот момент стоял неподалеку и настолько ошалел от криков брата, что совсем позабыл о мяче (в итоге тот достался одному прыщавому пацану по имени Омар). Земля под колесами мусоровоза была очень мягкой, и поэтому Игнасио не расплющило, но скорее впечатало в мусор, раздавив ровно настолько, чтобы мальчик промучился еще три ужасных дня. Вскоре после этого, возложив на могилу сына небесно-голубой крест, пропала и мами Бето: сначала ее унесло в запой, потом в иной, куда более отвратительный дурман и, наконец, на небеса. Бето боялся своего одиннадцатого дня рождения: ему казалось, что так он предаст брата.

– Но не дожить до одиннадцати было бы еще хуже, да? – Он рассмеялся, и Лидия с сестрами попытались к нему присоединиться.

Лука не смеялся, но чувствовал, что за такую историю должен дать Бето что-то взамен. Расстегнув карман рюкзака, лежавшего у него на коленях, он выудил оттуда тюбик бальзама для губ с ароматом манго и передал его мальчику. Тот принял его без слов, открутил крышку и размазал по губам, после чего громко протянул: «А-а-ах!» Затем вернул тюбик, не поблагодарив, но Лука и сам знал, что «а-а-ах» – это выражение благодарности.

– Но погоди, – сказала Соледад, наконец повернувшись к Бето всем телом, а не только лицом, как прежде, – ведь Тихуана прямо на границе, так?

– Именно так, – ответил Лука, взглянув на девочку с одобрением.

Та перехватила его взгляд.

– Ты тут не единственный, кто умеет читать карты, – отрезала она, а затем снова обратились к новенькому: – Что же ты тогда тут делаешь, если и так был на границе? Зачем поехал на юг? И те другие мигранты – они что, тоже ехали на юг?

– А, это deportados.