– Они смогут идти? – спросил койот. – Это не развлекательная прогулка. Они должны быть в хорошей форме.

– Да. С ними все в порядке.

– Где вы сейчас?

Прижав трубку к щеке, Соледад осмотрелась.

– Не знаю точно, мы прямо у границы. Рядом с железной дорогой.

– Видите оттуда флаг США? Над большим белым зданием?

– Да.

– Понятно. Я знаю, где вы.

Койот сказал, что встретит их на площади в паре кварталов от телефонной будки. Придет туда в течение часа. Соледад в волнении повесила трубку и пересказала новости Лидии и мальчикам.

– Он согласился, чтобы вы тоже пришли. Сейчас нам нужно будет с ним встретиться.

Сначала они надеялись сами позвонить папи, но после трех попыток сообразили, что они звонят по межгороду и нужно вводить какие-то коды. Пришлось снова просить о помощи Луку. В конце концов выяснилось, что им не хватает денег, поэтому девочки решили довольствоваться молитвами.

– С ним все будет в порядке, – решительно сказала Ребека. Если повторять эти слова достаточно часто, они, возможно, станут правдой.

На площади Детей-героев стояли нарядные позолоченные лавки, но все те, что в тени, были уже заняты, поэтому Лука и Бето расположились на краю очередной клумбы, а Лидия села рядом на ступеньку. Сестры взялись за руки и, прижавшись друг к другу, принялись медленно ходить кругами по площади. Лидия видела, как другие люди обращают на них внимание, как замечают их красоту и явно запущенный вид.

У нее в сердце накопилось так много тревог, что выбрать какую-то одну для детального рассмотрения уже не получалось. Она боялась сидеть у всех на виду, боялась, что кто-то ее узнает. Всякий раз, когда случайный прохожий смотрел сначала на нее, а потом в экран мобильного телефона, Лидию охватывал страх. В основном он воздействовал на живот и конечности. Она сидела вжавшись в стену, с рюкзаком в ногах, и надеялась, что никто ее не заметит. В статусе мигранта все же было одно преимущество: когда по-настоящему вживаешься в этот образ, становишься почти невидимым для окружающих. Никто на тебя не смотрит; на самом деле окружающие изо всех сил стараются не смотреть. Лидия надеялась, что это общее безразличие распространится и на шпионов картелей, если, конечно, Хавьер вообще держал шпионов в Ногалесе. А еще она волновалась по поводу денег. Во сколько обойдутся услуги койота, сумеет ли она снять наличные с банковского счета матери, и даже если да, то какая сумма у них останется после того, как они перейдут границу. Опасения вызывал и сам койот. Мамины деньги были для них последней надеждой, и сама мысль о том, что их можно просто снять и передать какому-то незнакомцу, казалась безумием. Как вообще определить, честен ли он, какие вопросы задавать? Какой у этого койота будет стимул выполнять свою часть сделки, когда деньги окажутся у него? Что помешает ему завести их подальше в пустыню и бросить на произвол судьбы? Ну и конечно, самый главный вопрос: есть ли у них альтернатива?

Рядом, свесив ноги с бортика клумбы, сидели Лука и Бето и тихонько переговаривались. Долбили пятками по стенке. Бето водил веточкой по клумбе, словно карандашом. Лука оторвал от куста два листика, переплел их стеблями и теребил в руке. Лидия по-прежнему волновалась, но в то же время неожиданно всем существом ощутила, что ее волнение бессмысленно. Самое худшее либо случится, либо нет, и никаким волнением ты не сможешь повлиять на этот исход. Не думай. Она уперлась локтями в колени.

Шакал отыскал сестер без труда.

– Dios mío, – сказал он вместо приветствия и покачал головой.

Соледад почувствовала, что он их оценивает – черты их лица, потенциальные проблемы их красоты. Его колебания были очевидны, и Соледад радовалась, что они вызывают у этого мужчины именно сомнение, а не что-либо другое. Наконец тот нехотя кивнул.

– Соледад? – спросил он.

– Это я, – ответила девочка. – А это моя сестра Ребека.

Соледад ущипнула ее за локоть, и та кивнула.

Койот оказался невысоким мужчиной, ростом едва выше сестер. У него было красивое, гладко выбритое лицо с угловатыми скулами. Щеки – на тон розовее остальной кожи, отчего выглядел он чуть дружелюбнее, чем мог бы. Жилистый и стройный, Шакал носил чистые «левайсы» и красную футболку с надписью «GAP». Он и сам бы сошел за мигранта, если бы не обувь: на ногах у него были новенькие «адидасы».

– Где остальные? – спросил он.

– Вон там. – Соледад повела его к клумбе.

– Ой, – выдохнул мужчина и покачал головой. – Дама с двумя детьми?

Мальчики его услышали и, не сговариваясь, спрыгнули с клумбы на землю.

– Обо мне не волнуйтесь! – заявил Бето. – Мне двадцать три года. Просто у меня нарушение роста.

Он знал словосочетание «нарушение роста», потому что такая же болезнь была у одного знакомого паренька в домпе: этот паренек, его ровесник, прекратил расти, когда им было по шесть лет, а Бето все рос и рос, пока не вымахал в два раза выше. Про нарушение роста им рассказал один из заезжих священников. Тогда, правда, это не имело особого значения: узнав, как называется его состояние, паренек так и не начал расти. Глядя на койота, Бето широко улыбался.

– Двадцать три, de verdad[101]? – спросил Шакал.

– К тому же у меня ангельский голос, – продолжал мальчик.

Положив руку на грудь, он запел. То было очень громкое, не полностью фальшивое исполнение одной поп-песни, которую Лука раньше слышал, но не сумел бы назвать. Когда Бето уже почти перешел на рэп, Шакал выставил руку в попытке его утихомирить.

– Впечатляет, да? – поинтересовался мальчик. – На домпе меня называли местным Джеем Бальвином.

Койот не моргая таращился на Бето, который отбивал чечетку прямо посреди площади.

– Ладно, ладно, siéntate[102]. – Шакалу не нравилось привлекать ненужное внимание.

Бето взгромоздился обратно на клумбу. Настал черед Лидии. Она поднялась.

– Мы с сыном приехали из Герреро. Залезали на «Ла-Бестиа». Мы умеем за себя постоять и не станем вас задерживать.

– Вы не поверите, на что способен этот пацан, – вмешалась Ребека. – Если потребуется, он будет идти по пустыне целую неделю.

Нахмурившись, койот взглянул на Соледад:

– Твой брат говорил, что у меня хорошая репутация, да?

– Говорил.

– А знаешь, почему у меня хорошая репутация?

Девочка покачала головой.

– Потому что я не работаю с детьми. Мне не нравится бросать людей в пустыне. Мне не нравится, когда кто-то умирает. Поэтому я отбираю только тех, кто точно не умрет.