Распрямив спину, Бето стал оправдываться:

– Я кое-что продал, и мне заплатили.

Лидия положила ложку в пустую миску и стала ждать дальнейших пояснений. Но мальчик молчал, и ей пришлось на него надавить:

– Кое-что – это что?

Бето уперся локтями в колени, что при его росте было не очень-то удобно – он едва доставал ногами до земли.

– Я нашел пистолет.

Он взглянул женщине в глаза, пытаясь оценить реакцию. Лидия сохраняла спокойствие, и тогда Бето продолжил:

– А еще наркотики.

– Понятно. – Она кивнула.

– На самом деле я их не продавал, а просто вернул одному парню в домпе, который их потерял.

– То есть деньги были скорее вознаграждением?

– Да, можно и так сказать. Он спросил, не хочу ли я на него поработать, а я ответил, что единственное, чего я по-настоящему хочу, – это выбраться с домпе и уехать на север. Тогда он дал мне денег.

– Так много?

Бето пожал плечами.

– Мне кажется, ему было меня жалко – из-за того, что случилось с Игнасио, и вообще. Всем в домпе было меня жалко, особенно когда пропала мами. – Лидия закусила губу. – Он даже не стал их пересчитывать. Просто сходил к сейфу и достал оттуда пачку наличных. Велел ехать в Ногалес, если я и правда хочу перебраться через границу.

– Даже не стал пересчитывать?

– Не-а.

Лидия понимала, что Бето вряд ли стал бы врать. Он выглядел слишком наивным, да и не обязан был ей ничего объяснять. И все же его история казалась просто невероятной. Зачем кому-то давать ребенку такие большие деньги? Поскольку обидеть Бето было практически невозможно, Лидия снова надавила:

– Ты уверен, что не взял их сам? Может, когда тот парень спал или еще чего?

Мальчик рассмеялся.

– Да ты что? Чтобы сделать что-то подобное, нужны настоящие huevazos[98]. – Он покачал головой. – Или желание умереть.

– Ясно, – ответила Лидия.

– У меня такого желания нет, – на всякий случай пояснил Бето. – Мне нравится жить.

– Очень хорошо.

– Несмотря ни на что.

Лидия случайно стиснула свою миску, так что та надломилась, и ей в ладонь потекла струйка соуса. Вытершись о джинсы, она взглянула в круглое лицо Бето. Философ, подумала она. Резковат, но всегда разговаривает честно, а его манеры – всего лишь провокация. Несмотря ни на что, ему нравится жить. Могла бы она сказать такое про себя? Как бы то ни было, для любой матери этот вопрос скорее риторический. Ее выживание – дело инстинкта, а не желания.

– Если хотите правду, мне кажется, он дал больше, чем собирался, – неожиданно признался Бето. – Он был обкуренный.

– Вот оно что. – Для Лидии все наконец встало на свои места.

– Я пообещал, что верну деньги сразу, как найду работу en el otro lado[99], но он сказал: «Как попадешь на ту сторону, просто иди вперед. И никогда не оглядывайся».

Лидия кивнула.

– Значит, так все и было?

– Так все и было. И вот он я!

– И вот он ты.

Лука обернулся, чтобы удостовериться, что они с Бето по-прежнему рядом. Затем снова устремил взгляд на север.

– И никто за тобой не придет, так?

– Надеюсь, что нет! Я не утаивал налогов, в тюрьме не сидел, алименты всегда платил в срок.

Откашлявшись, он сплюнул на тротуар. Потом прищурился и взглянул на стену.

– Я свободный человек.

Лидия рассмеялась:

– Ты, конечно, неординарная личность.

– Да-да, про меня всегда так говорят: «Неординарная личность».

Собрав за собой пустую посуду, Лидия снова сходила к урне. Вернувшись, она сказала:

– Судя по всему, тебе давно требуется немного удачи.

– Так и есть, теперь моя очередь. Darle la vuelta a la tortilla[100].

– Как ты собираешься пересекать границу? У тебя есть план?

Вытянув шею, Бето принялся изучать стену. Здесь она выглядела такой же неприступной, как и в Тихуане.

– Иногда дети просто подходят к будке и сдаются. Если ты из Центральной Америки, тебе могут предоставить убежище. Слышали про такое?

– Про караваны? Конечно.

Как и другие люди, которые живут в комфорте и достатке, но все же замечают признаки нищеты, Лидия краем уха слышала о миграционных караванах из Гватемалы и Гондураса. Про этих людей рассказывали по радио, пока она готовила ужин на кухне. Про матерей, которые проходят тысячи миль, толкая перед собой коляски; про детей, которые стирают свои розовые кроксы до дыр; про тысячи семей, которые объединяются из соображений безопасности и собирают все больше попутчиков, пока неделями идут пешком, иногда ловят попутные грузовики, прыгают на Зверя, когда могут, спят в церквях и на футбольных стадионах – все ради того, чтобы попросить на севере убежища. Лидия нарезала лук и кинзу и слушала их истории. Как они бежали от насилия и бедности, от преступных группировок, которые были сильнее законного правительства. Как боялись, но оставались непреклонными, твердо решив, что доберутся до США или погибнут по дороге, потому что в родных краях их шансы на выживание были еще меньше. Лидия слышала, как эти матери поют своим детям, и ее переполняли эмоции. Она бросала овощи в раскаленное масло, и сковородка шипела в ответ. Эмоций было множество: гнев на несправедливость, беспокойство, сострадание, ощущение собственной беспомощности. Но, по правде говоря, им не хватало глубины: осознав, что у нее закончился чеснок, Лидия переключалась на бытовое раздражение. Ну вот, ужин будет пресным. Себастьян, конечно, ничего не скажет, но по его лицу пробежит тень недовольства, она ее заметит и разозлится. Будет сдерживать себя, чтобы не затеять ссору.

Сидевший рядом Бето продолжал:

– Я слышал, что, если твоя жизнь в опасности и ты приходишь сюда, они не имеют права отсылать тебя домой.

Лидия воспринимала это как городскую легенду, но не могла не спросить:

– А обязательно быть из Центральной Америки? Чтобы попросить убежища?

Бето пожал плечами:

– А что? Ваша жизнь в опасности?

Лидия вздохнула.

– А у кого нет?

Сестры позвонили койоту из таксофона. Теперь они чувствовали себя опытными пользователями, и помощь Луки им не требовалась. Соледад объяснила койоту, что они уже в Ногалесе и что с ними еще три человека, которые тоже хотели бы присоединиться к группе.