И теперь охотники по доброй воле шагали в промежутках между этими древними пальцами.

Небо сжалось до узкой сияющей щели. Воздух стал сухим и застывшим, словно ввалившийся рот мертвеца.

Кианец Сутадра первым заметил, что они идут по остаткам какой-то старой дороги. Казалось, их сбивал какой-то причудливый обман зрения — как только они различили признаки дороги, невозможно было поверить, что раньше они ничего не замечали. Какие-то потоки, возможно талая вода, прорыли длинный извилистый желоб, который шел вдоль тропы и временами пересекал ее, размыв широкие плиты некогда, вероятно, помпезного пути для процессий. Открытие особого восторга не вызвало. Как показалось Ахкеймиону, Шкуродеров тревожило, что они шагают по следам пышно разодетых королей и блестящих армий, а не простых путников, вроде них самих. Обычная тропа придает спокойствия, уверенности в том, что мир, по которому идет человек, не смеется над ним.

Прошло несколько часов, прежде чем они завернули за последний поворот и увидели ее перед собой. Потрескавшаяся стена вздымалась так высоко, что сводило шею. Эта громада потрясала, как могут потрясать только нерукотворные чудеса. Причудливые линии разломов и следы тысячелетнего выветривания, камень, вылепленный случайностью и тайной. Черные каменные выступы обросли подбрюшьем из мха. В длинных трещинах покачивалась чахлая трава. И в середине всего этого, словно алтарь разума и воли, — огромной величины Обсидиановые Ворота, возвышавшиеся над руинами древней крепости.

Артель сгрудилась на плите перед вратами. Люди замедляли шаги и целыми группами останавливались, раскрыв рот. Шкуродеры ожидали увидеть немало, долго мечтали об овеянной легендами цели своего пути, но к тому, что открылось перед ними, оказались не готовы. Ахкеймион видел это по тому, как вытягивались их шеи и округлялись глаза, как у посланцев какого-нибудь дикого, но гордого народа, которые стараются побольше разглядеть, преодолевая свой восторженный ужас. Проход был открыт — овал непроницаемой черноты в углублении под огромным арочным сводом, отделанном резьбой, которая создавала обрамление для других, более глубоко расположенных барельефов, так что изображенные на них сцены обладали пугающей силой. Все поверхности покрывали изображения фигур нелюдей, стершиеся настолько, что едва можно было отличить, кто одет в доспехи, а кто обнажен, кто застыл в древних триумфальных или в церемониальных позах. Пастухи с ягнятами на плечах. Воины, отражающие нападение львов и шакалов. Пленники, подставляющие оголенные шеи под мечи принцев. И прочее, и прочее, вся жизнь древних людей в миниатюре. Справа и слева от порога стояли четыре колонны. Внешние две достигали высоты нетийских сосен, но были полыми, представляя собой огромные цилиндры из переплетенных фигур и лиц; две внутренних были сплошными, и их обвивали три змеи, головы которых терялись высоко в сводчатом полумраке, а заканчивающиеся погремушками хвосты образовывали трехопорное основание каждой колонны.

Тишину наполнили проклятия. Кто-то бормотал вполголоса, другие говорили довольно громко. Столь потрясала изысканность и богатство фигур и деталей, что изображения, казалось, были не созданы, а открыты, словно скалы вокруг — это грязь, смытая с окаменевших персонажей. Даже наполовину разрушенные, врата были слишком велики, слишком прекрасны, деталей было слишком много и слишком много было вложено в них труда — это великолепие тяжко было выносить, оттого что оно предъявляло непомерно высокие требования для простых бесхитростных душ. Здесь хотелось бороться и победить.

Ахкеймион впервые понял всю отвратительную неприглядность предательства Ностола.

— Что мы делаем? — шепотом спросила стоявшая рядом Мимара.

— Вспоминаем свое прошлое… как мне кажется.

— Смотрите, — безо всякого выражения сказал Ксонгис. — Еще артели… — Он кивнул на левую «змеиную» колонну: на нижних «кольцах» были выцарапаны символы, выглядевшие на потертых чешуйках змеиной кожи белыми детскими каракулями. — Это знаки разных артелей.

Шкуродеры собрались в кружок, стараясь не нарушить воображаемую черту вдоль обращенной ко входу стороны колонны. Ксонгис привстал на колено между двумя хвостами, которые поднимались, как корни, каждый толще человеческого тела. Он провел всей ладонью по каждой отметине, как проверяют, идет ли еще тепло от погасших углей. Шкуродеры вслед за ним по очереди называли экспедиции, которые узнавали в символах. На изображении плачущего глаза он задержался.

— А этот, — со значением оглянулся он, — нарисован позже всех.

— «Кровавые кирки», — нахмурившись, сказал Галиан. — Значит, они ушли?

— Больше двух недель назад, — ответил Поквас.

Установившееся молчание длилось дольше, чем следовало. Что-то было щемящее в этих украдкой выцарапанных отметинах, что-то беспомощно-детское, отчего древние строения, возносящиеся до неба, казались громоздкими и непобедимыми. Царапины. Дурашливые картинки. Они явно были оставлены представителями низшей расы, обязанной победами не благородству оружия и разуму, а вероломству и превратностям фортуны.

— Гляди, — услышал Ахкеймион шепот Киампаса, обращенный к Сарлу. — Вон…

Ахкеймион посмотрел в ту сторону, куда он показывал пальцем, и увидел нечто напоминающее галеотский треугольный щит, вытянутое и узкое изображение которого было нарисовано на нижних кольцах обвивающих столбы гадов.

— «Высокие щиты», как я и говорил.

— Да не они это, — резко встрял Сарл, как будто от одного произнесения вслух слова могли стать верными. — Их кости лежат на Длинной стороне.

С этими словами он нагнулся и взял под ногами камешек. На глазах у всех он начал царапать на спине одной из змей знак Шкуродеров: челюсть с зубами.

— Хотел бы я знать, — сказал Сарл, чей скрипучий голос на фоне величественных сооружений прозвучал тонко и резко, — как так могло получиться, что мы добрались сюда только сейчас.

Его мысль была понятна. Шкуродеры были легендой, так же как и это место, а все легенды рано или поздно притягиваются друг к другу — этот мотив пронизывает все сущее. В этом была своя логика.

— Вот уж тропа так тропа, ребятки! — Лицо его сморщилось в довольной усмешке.

Клирик тем временем вышел вперед, легко пересек бесплотную границу, которая удерживала остальных, и не спеша повернулся по сторонам.

— Где вы все? — выкрикнул он так яростно, что даже самые стойкие из Шкуродеров вздрогнули. — Ворота без охраны? И это когда мир становится темнее? ЭТО возмутительно! Позор!

Несмотря на свою стать, на фоне зияющей вокруг него черной пасти он казался беспомощной яростной букашкой. Только мощь колдовской Метки выдавала его силу.

— Кункари! — гремел он, впадая в неистовство. — Джисс! Кункари!

Капитан подошел к нему, постучал по плечу.

— Они мертвы, дурень. Давным-давно мертвы.

Обрамленная капюшоном чернота на месте лица развернулась к Капитану, внимательно посмотрела на него лишенным глаз взглядом, потом повернулась вверх, словно изучая, как лежит свет на окружающих склонах. На глазах у собравшихся Клирик, впервые за все это время, взял и обеими руками стянул назад кожаный капюшон. Движение выглядело бесстыдным, порочным, насмешкой над какими-то местными представлениями о благопристойности.