Он повернулся и посмотрел на своих товарищей-охотников, улыбаясь так, будто наслаждался их изумлением. Его сросшиеся зубы влажно блестели. Кожа была белой и совершенно безволосой, так что он походил на гриб, только что вытащенный из лесного дерна. Черты лица были молодые, нарисованные тонкими линиями в безупречных пропорциях, как и у всей его расы.

Лицо шранка.

— Да, — сказал он, прикрывая лишенные ресниц веки. Когда он поднял их, зрачки показались огромными, как монеты, черными, с серебристыми крючками отражавшегося света.

— Да, — прокричал он, смеясь. — Это правда! Они все умерли!

Не столько ночь поднялась над огромной расщелиной, сколько день вдруг кто-то схватил и унес.

Добыть дрова было нелегко, поэтому в конце концов вся экспедиция сгрудилась вокруг одного-единственного костра, подавленная нависающим над ними сооружением. Короткие бессвязные разговоры прореживали тишину, но никто не встал и не обратился к экспедиции в целом, не считая, конечно, Сарла, который имел обыкновение раздавать свои заявления во все стороны. Большинство охотников просто сидели, обхватив колени руками, и глядели на тысячи ромбовидных лиц и фигур у себя над головой, их черные контуры в неровном бело-желтом цвете. Внешние барельефы образовывали раму для внутренних, и пламя костра заставляло панно искажаться и двигаться, как живое. Некоторые Шкуродеры клялись, что какие-то сцены и впрямь изменились. Но Сарл, как всегда, не замедлил высмеять говоривших.

— Видишь, вон там картинка, где один низенький, перед строем высоких, с кувшином в руках, наклоняется набрать воды? Видишь? Теперь отвернись. А теперь смотри обратно. Видишь? Гляди, гляди! Вон тот большой вставил член маленькому в задницу, ей-богу!

Смех был искренний, но все-таки сдержанный. Страх обступил их со всех сторон, и Сарл нес бдительную вахту, следя, чтобы он не завладел людьми Капитана окончательно.

— Вот ведь сраные пидоры эти нелюди, а, Клирик? Клирик?

Нечеловек лишь улыбнулся. В отсветах костра лицо его было бледным, как у призрака.

Ахкеймион не в первый раз ловил себя на том, что украдкой бросает взгляды в его сторону. Невозможно было не задуматься о связи между ними: развалинами Дворца, разоренного во время Первого Апокалипсиса, и развалинами нечеловека, древнего, как языки и народы. Кил-Ауджас и Инкариол.

Мимара прижалась к нему, и он мимоходом отметил разницу: она любила прислониться к плечу, а мать сжимала его руку. Мимара говорила с Сомой, который сидел рядом с нею, скрестив ноги и разглядывая свои ладони, как застенчивый поэт. Не столько из опасения за нее, сколько за неимением иного выбора Ахкеймион слушал, рассеянно водя взглядом по каменным барельефам.

— У тебя внешность и манеры дамы, — говорил нильнамешец.

— Моя мать была шлюхой.

— Да что такое происхождение, в сущности? Я вот, например, сжег свою родословную, и давно.

Пауза, исполненная притворного неодобрения.

— И это тебя не пугает?

— Пугает?

— Оглянись вокруг. Позволю себе предположить, что все эти люди, даже самые отъявленные злодеи, хранят воспоминания о своих предках.

— А почему это должно меня пугать?

— Потому, — сказала Мимара, — что они связаны с неразрывной чередой своих отцов, идущей глубоко в туманное незапамятное былое. И когда они умрут, целое войско придет подхватить их души. — Ахкеймион почувствовал, что она пожала плечами, показывая, как она скорбит о судьбах обреченных. — А ты… ты просто бродишь между одним забвением и другим, от рождения из небытия до небытия смерти.

— Между одним забвением и другим?

— Плывешь, как обломки кораблекрушения.

— Обломки кораблекрушения?

— Да. Разве это тебя не пугает?

Ахкеймион хмуро разглядывал мрачные процессии, высеченные в верхней части стены. С каменных картин глядели вниз бесчисленные лица. Их глаза были выдолблены слепыми углублениями, носы истерлись, превратившись в точки над безгубыми подбородками. Жрец около заколотого быка. Ребенок у колен кормящей матери. Воин с разбитым щитом. Из тысяч фигур, поддерживавших темноту над их костром, сотни смотрели на тех, кто смотрел на них, как будто мгновения, в которых застыли персонажи, не занимали их внимания.

Нелегкое испытание силы духа.

Почувствовав мурашки на коже, Ахкеймион оглянулся на Клирика, который, как и прежде, всматривался в провал входа. Прошло несколько секунд, прежде чем, повинуясь пристальному взгляду, гладкое лицо повернулось — с какой-то неотвратимостью. Между ними промелькнула вспышка некой неоформленной силы, более от усталости, чем от взаимного расположения, размазав с десяток Шкуродеров, которые случились на линии их взглядов.

Они смотрели друг на друга, колдун и нелюдь, одно мгновение, другое, третье… Затем, без злобы и без симпатии, оба отвели взгляды.

— Наверное, да, — услышал Ахкеймион Сому, который, после долгого молчания, все же признался. Ахкеймион не раз уже замечал, что этот человек постоянно делает ошибку, когда дело доходит до проявления честности. Всегда раскрывает слишком много.

— Пугает? — ответила Мимара. — Еще бы.

Вскоре разговор окончательно погас, и охотники расстелили циновки и матрацы на неровной каменной плите. Камешки, которые они поддавали ногами, клацали в ночной тишине. Луна некоторое время висела над расщелиной, находя склоны и ложбины причудливым светом, спорящим с неподвижностью, бескомпромиссным и абсолютным. Так находит мышей рыщущее око совы.

Мало кто спал спокойно. Казалось, что черная пасть Обсидиановых Врат тянет и тянет к себе.

Руины, представшие перед ними в утреннем свете, были скорее печальны, чем зловещи. Руки стерлись и напоминали лапы. Головы стали как гладкое яйцо. Оказалось, что многослойные панно еще больше испещрены трещинами, изрыты щелями. Все только сейчас заметили мелкие куски барельефов, валявшиеся на плите, как щебень. Ночные страхи превратились в залитые солнцем обломки.

И все же завтракали в относительном молчании, перебивавшемся лишь негромкими комментариями вполголоса и смешками, которыми обычно сопровождаются воспоминания о тяжелых попойках. Нарочитая обыденность как способ успокоить беспокойные нервы. Небольшой костерок прожег немногие остававшиеся дрова раньше, чем Ахкеймион успел вскипятить себе воды для чая, и он был вынужден тайком прошептать Заклинание. Почему-то это наполнило его испугом.

Подождали, пока Ксонгис, понизив голос, посовещается с лордом Косотером. Вступление в Черные пещеры Кил-Ауджаса не отметили даже словом, не то что помпой, которой люди обычно сопровождают начало опасных предприятий. Собрались, навьючили мулов и пошли вслед за Клириком и Капитаном цепочкой душ в тридцать пять. Ахкеймион, поддерживая Мимару, последний раз глянул в небо и последовал за вереницей исчезающих в темноте фигур. В щели между нависающими над ними стенами расщелины, одиноко мерцал в бесконечной синеве Гвоздь Неба, сигнальный маяк для всего высокого и открытого…