вся пылала. Когда наступило затишье, я попросила горничную приоткрыть окно - невозможно было выносить такую жару. Повитуха ласково потормошила меня:

- Встаньте, мадам! Вам нужно встать и немного походить, пока вы еще в силах.

- Вы думаете, я в силах?

- Да. Еще да. Мы поможем вам, поднатужьтесь!

Она и ее дочь обхватили меня за плечи. Я, впрочем, поняла, что некоторое время еще способна ходить самостоятельно. Освободившись от их помощи, я ступила шаг, потом другой, затем, осмелев, тяжело прошлась туда-сюда по комнате. Меня неудержимо влекло к окну. Несмотря на то, что я могла увидеть уродливые следы пожара, мне хотелось ощутить прохладу весеннего вечера, вдохнуть хоть немного воздуха. Может быть, дела тогда пойдут лучше.

Опираясь на руку Маргариты, я проковыляла к окну и выглянула. Был уже вечер. Бог услышал мои молитвы и послал Белым Липам дождь. Пожар в парке был почти потушен, остались лишь редкие тлеющие участки, откуда вырывались язычки пламени. Воздух оставался тяжелым, угарным, неприятным. Впрочем, это все равно было лучше, чем тогда, когда я задыхалась. Припав лицом к прохладному оконному стеклу, я стала дышать часто, глубоко, зная, что это принесет облегчение. Свежий ветер приятно остужал лицо. Схватка снова вернулась, но я переборола ее не вскрикнув. Маргарита хотела увести меня, но я противилась. Хотелось немного полюбоваться вечером.

Несколько минут я простояла, наслаждаясь весенним ветром и покоем, вглядываясь во мрак ночи. Мне пришло в голову, что где-то там, далеко, возможно, в одном из своих лесных лагерей вот так же смотрит в лунную ночь мой муж. Ах, Александр… Все сокровища мира я отдала бы за то, чтобы ты был здесь! Сколько бы сил сразу влилось в меня… наверное, я бы родила ребенка на раз-два-три, так меня окрылила бы поддержка герцога. Забывшись, я чертила на стекле буквы из его имени, сознавая с отчаянием, что нет ничего несбыточнее, чем эта моя мечта. Но тем не менее мне так хотелось верить в нее! Я почти бредила появлением мужа, понимая, что от его силы и мужества в прямом смысле зависят сейчас и моя судьба, и судьба малыша. Я не знала, что именно он мог сделать, возможно, даже наделяла его в воображении нечеловеческими способностями, но в то же время верила в них нынче со всем пылом души. Его любовь - это же как источник жизни, основа основ, равновесие существования. «Александр! - послала я мысленно свою мольбу в темноту лунной ночи. - Спаси нас! Никогда ты не был нам нужнее, чем нынче. Я совсем не могу надеяться на себя. Забери нас из этого ада в рай своей любви и нежности. Мне так нужно это! Ты стал бы для меня самым лучшим лекарем. Пусть Бог даст тебе силы прибыть к нам и вырвать из власти врагов. Да даже из лап смерти ты можешь нас вырвать, я знаю… как вырвал когда-то Жанно».

В этот момент позади меня раздался скрип двери и звон шпор. Потрясенная, я обернулась и увидела на пороге генерала Брюна.

Мгновение я стояла молча, уставившись на него безумным взглядом. Жестоко разочарованная, я не верила своим глазам. Святой Боже, разве об этом я просила? Или, может быть, я брежу, если вижу этого человека здесь? Но нет, это был не бред: генерал двинулся вперед, скользнул по мне и моим служанкам холодным взглядом и заговорил.

- Оставьте меня наедине с гражданкой дю Шатлэ, - сказал он повелительно.

- Сударь, - произнесла я, пытаясь говорить внятно, - вы разве не видите, что со мной?…

- Я не отниму у вас много времени. Если мы достигнем взаимопонимания, я даже приглашу к вам нашего полкового врача.

Это заявление поразило меня и своей унизительностью, и своим лицемерием.

- Я не принимаю услуг от палачей. Сколько вы человек собираетесь казнить? Двести?

Честно говоря, я едва соображала, что происходит, только потому и сорвались с моих уст такие резкие необдуманные слова. Впрочем, после того, как я узнала о массовых арестах людей, которые были виновны лишь в том, что попали под горячую руку, я и не могла говорить иначе.

- Я прошу прислугу удалиться. То, о чем я хочу говорить с вами, не предназначено для чужих ушей.

- Я всем доверяю в этой комнате.

- Этого, увы, нельзя сказать обо мне. Я доверяю не всем.

Маргарита пыталась протестовать. Повивальная бабка объясняла, что нельзя оставлять меня без помощи, что такой сложный случай родов требует ее присутствия, но я сама вмешалась и слабым жестом дала понять, что следует исполнить требование Брюна. Они вышли. Генерал пообещал, что будет краток. Не прислушиваясь к его словам, я забралась в постель, натянула на себя одеяло и застыла с каменным выражением на лице, твердя про себя о том, что мне во что бы то ни стало надо все это выдержать.

- На вашем месте я называл бы палачами других, - резко произнес Брюн, рывком поднося стул и усаживаясь рядом со мной.

Чувствуя приближение боли, я насилу выговорила:

- Вы арестовали… стольких людей… которых я люблю.

- А ваш деверь? Что сделал он?

- Вы хотите истребить невиновных. Это смертный грех.

- Невиновных? Не смешите меня. Уж в их-то вине я не сомневаюсь. Все они так или иначе причастны к бунту. Накануне мы задержали какого-то юнца - он обнаглел настолько, что пытался пронести в замок какие-то сведения о вашем муже. Этот сопляк побывал у него. Не сомневаюсь, что он звал его на помощь - может быть, по вашему приказу… Мы разберемся с этим.

Я почти не слушала его, лишь мельком отметив, что речь, вероятно, идет о Брике. Генерал еще не успел договорить, как схватка вернулась. Боль накатила такой волной, что я не сдержала стона, изогнулась всем телом и в порыве отчаяния вцепилась в руку Брюна. Он сдавленно охнул. Словно сквозь туман, я поглядела на него и лишь сейчас заметила, что эта рука у него ранена. Боже, я ведь принимаю помощь от изверга… Застонав, я рывком отбросила его пальцы, судорожно отвернулась в другую сторону и вонзила зубы в собственную ладонь. Мне удалось переждать эти приступы боли. Когда я пришла в себя, пот струился по моему лицу, на ладони была кровавая ранка.

С искаженным лицом Брюн склонился надо мной. Мне было досадно, что он наблюдает все это. Досадно и невыносимо унизительно. Он достал платок, намереваясь, очевидно, вытереть мне