Адам нахмурился, но ничего не сказал. Пока грузчики снаружи улюлюкали, пропасть между ним и капитаном порта успела расшириться. Сенлин вытер губы и ощутил в пальцах незнакомую дрожь. Не мысль о Волете привела его на грань маниакальной ярости. Все дело в Марии. Только в ней. Неделю назад он наконец-то прекратил навязчиво вертеть ее портрет и спрятал его в тайник под половицей, вместе с дневником и огьеровским пистолетом в форме ключа. Он это сделал, потому что она превращалась в абстракцию, образ, идеал. Он чувствовал, как это происходит. Женщина исчезала. Воспоминания о волнующем голосе, проворных пальцах и мягком флирте, с помощью которого она утешала его в комнате, где было слишком многолюдно… Все это таяло, а освободившееся пространство занимала нарисованная Огьером икона, становясь с каждым днем все больше и реальнее. И потому он спрятал ее от себя в надежде, что, когда снова увидит ее портрет, тот подстегнет его память, породит маленький всплеск надежды и позволит еще немного продержаться, не принимая однообразную, пустынную жизнь, которая простиралась вокруг, не таясь.

Не говоря больше ни слова, Адам встал и вышел из комнаты. Сенлин не пытался его остановить. Он понял, что совершил ошибку, поделившись страхами и изъянами в плане с юным Бореем. Адаму нужны были указания, предводитель, капитан, и, желал он того или нет, Сенлин принял эту роль. Теперь надо вести себя соответствующим образом. Команда не желает знать, что капитан сомневается или что в его плане полно лакун. Это разрушает уверенность, и они начинают хвататься за соломинки, в точности как Адам. В том, что Сенлин не добился успехов в поисках команды, корабля или ветра, не было вины Адама. Очень скоро, если он так и не продвинется вперед, юноша найдет себе другого дудочника и пойдет следом.

Сенлин проснулся посреди ночи от грохота.

Звук был похож на хлопанье двери, но раздался ближе к полу. Он сонно подумал, что это люк. Но в комнате не было люка. Может, эхо чего-то на складском дворе или отголосок ночного кошмара, который обманул его слух наяву? В полудреме он открыл глаза, ожидая увидеть тусклый золотистый свет от пригашенных ламп снаружи.

Над его кроватью стояла красная светящаяся фигура, изгибаясь и дергаясь, как человек, застигнутый припадком. Он немедленно понял, что это Красная Рука. Палач Комиссара невозможным, невероятным образом его разыскал.

Убийца тянул себя за колено. Он наступил на сломанную половицу, и его ступня застряла в тайнике Сенлина. От всплеска адреналина руки и ноги Сенлина стали излишне чувствительны; каждый нерв ощущался как искрящийся фитиль.

Сенлин скатился с противоположной стороны кровати, намереваясь броситься к двери. Но вместо этого он упал на пол, запутавшись в простынях. Он трепыхался, как рыба в сети. Позади скрипнули доски, и он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Красную Руку, который взмыл над кроватью, словно космический феномен, словно огненный шар, летящий через атмосферу. Потом метеор упал. Красная Рука врезался в Сенлина, и они покатились по полу клубком постельного белья с торчащими руками и ногами.

Они врезались в хлипкий комод, из которого выскочили все три выдвижных ящика. На них посыпались рубашки, опутывая рукавами. Латунный наруч убийцы задел челюсть Сенлина, и у него брызнули слезы из глаз. Сквозь белые простыни он видел только красное свечение, как будто следил за лесным пожаром через густой дым. Внезапное давление на запястье не дало ему смахнуть с лица постиранное белье.

– Где картина? – спросил Красная Рука тихим и спокойным голосом, словно выяснял у Сенлина, который час.

– Я не знаю, – ответил тот сквозь зубы.

Узор вен делал палача похожим на оцепеневший фейерверк, всплеск вулканического пламени. Свободной рукой Сенлин натянул рубашку поверх яркого черепа и обмотал рукав вокруг шеи убийцы. Красная Рука, казалось, начал задыхаться, и в Сенлине затеплилась надежда: возможно, он освободится. Но палач не охнул от неожиданности. Это был всего лишь вздох. Усталый, презрительный вздох. Сенлин наскучил своему убийце.

Не успел Сенлин затянуть самодельную петлю, как мучительная боль пронзила плечо. Палач вывернул его руку с поразительной механической силой. Он завертелся, напрягшись, пытаясь удержать плечо в суставе. Его вынудили перевернуться на живот, и он оказался совершенно беспомощным. Он пинался, как ребенок в истерике, но пятки били мимо цели. Красная Рука дернул жертву за волосы, упираясь коленом в копчик, и спина Сенлина изогнулась дугой. Он почувствовал себя щепкой для растопки, которую вот-вот переломят надвое. Потом пол резко двинулся навстречу. Времени хватило лишь на то, чтобы отвернуть лицо, и он ударился боком. Щепки впились в ухо и щеку. На мгновение он оглох. Затем звенящая нота, спускаясь из-за пределов слышимости, точно падающая бомба, медленно достигла нижних частот. Его голову во второй раз подняли и ударили об пол, под ним треснуло дерево. Перед глазами Сенлина заплясали мошки, желтые пауки поползли по красной сети. Красная сеть открыла пасть, демонстрируя маленькую горячую топку и похожий на пламя язык.

Сенлин почувствовал теплое дыхание палача, когда тот сказал:

– Вы, интеллектуалы, всегда так удивляетесь, когда обнаруживается, насколько хрупки ваши тела. Разум – он ведь такой крепкий, такой далекий. Но мышцы и кости просты, как охапка соломы. Ее можно развязать или сломать. И чем больше ломается, тем сильнее сжимается разум. В миг перед падением в смерть великий интеллект превращается в жалкое зернышко. Разум – не более чем дверь во тьму. – (Сенлин хотел закричать, но не смог.) – Вот куда ты направляешься, Томас. В прожорливый, равнодушный, вечный мрак. Где картина?

Доведенный до отчаяния страхом и отупевший от избиения, Сенлин заметался в поисках чего-нибудь для самозащиты. Он несколько раз хлопнул ладонью по полу. Шершавое дерево царапало кожу. Он был дезориентирован. В какой стороне дверь? Если бы он только смог достать аэрожезл, по крайней мере, смог бы умереть, защищаясь. Но вокруг ничего не было, только белье и щепки.

Он сперва понял, что не может глотать, а потом – что не может дышать. Убийца сидел у него на спине и тянул за шею, как всадник, останавливающий лошадь. Внезапный прилив эйфории овладел Сенлином. Он смутно распознал, что это радостное чувство – приближение смерти. И неожиданно ему стало легче. Красная Рука ошибся. В том, другом мире был свет; была возможность для умиротворенных размышлений. Он позволил разуму блуждать. Интересно, что с Огьером? Должно быть, художник хорошо спрятал картину, раз ее не нашли. Может, Огьер умер до того, как признался, где его любимая «Девочка с бумажным корабликом». Сенлин увидел ее, стоящую лучах великолепного калейдоскопического света Купален, над собственной тенью, темной, как дыра в мире. И в его видении Мария стояла рядом, одной рукой подобрав юбки, а другой держа девочку за руку. Он наблюдал с берега. Они на него не смотрели. В этом не было необходимости. Они были счастливы; мир заполнился светом.

Среди этой нежности и спокойствия зажужжала муха – единственный темный проблеск мысли. Муха не давала себя поймать и отказывалась улетать. Он попытался ее прихлопнуть. Какое бы маленькое откровение ни норовило разрушить его рай, жить ему осталось недолго. Как долго живут мухи? Он ее проигнорирует. Она ударилась о его лицо. Он снова хлопнул ладонью, и муха как будто замедлила полет, чтобы ее поймали. Он почувствовал жужжание в кулаке. Поднес его к лицу и разжал пальцы. На ладони лежал ключ.