Я не поднимал головы, очень уж занят этой бараньей ногой, сановник наконец выловил нас взглядом, я чувствовал, как он вдет между столами, затем за спиной прозвучал исполненный доброжелательностиипрямо-таки благорасположения голос:

– Сэр Ричард, здесь столько красивых женщин… а вы всего лишь с сэром Сервилем и сэром Калантрафом!

Мы привстали, поприветствовали, Калантраф сразу же пригласил его за стол, сановник сел, мы тоже опустились на свои места.

Я осмотрел зал, в самом деле женских платьев не меньше, чем мужских, ответил с поклоном:

– Как вы глубоко правы, сэр… сэр?

– Сэр Эбервиль, – подсказал сановник. – Простите, сэр Ричард, я так привык, что меня все знают…

– Как вы глубоко правы, сэр Эбервиль, – сказал я, – сколько красивых… Вообще-то я обожаю женщин, только терпеть не могу их общества.

Он засмеялся:

– Хороший ответ, надо запомнить. Я вам не говорил, что впервые вижу гроссграфа? Правда, такого титула не было в этих краях лет двести. Как вам на таком высоком пьедестале?

– Пьедестал возвышает, – согласился я, – но не дает развернуться.

Граф Калантраф хохотнул, маркиз посмотрел на меня остро. Сановник покачал головой.

– Да? Но вы, по слухам, все-таки сумели. Чтоб своевольные лорды Армландии признали чью-то власть над собой… даже не знаю, что нужно было сделать! Как вам удалось? Я поклонился и ответил с легкой улыбкой:

– Общество изобрело три способа держать людей в рабстве: насилие, деньги и свобода.

Он вскинул брови, в глазах безмерное удивление:

– Сэр Ричард! Вы серьезно?

– Как никогда более, – заверил я.

– Но как… свобода… может…

– Это самые тяжкие оковы, – сообщил я таинственным шепотом. – Как для людей знатных, так и для последних простолюдинов.

Он выглядел озадаченным, как и мои друзья за столом, задумался, брови сдвинулись, проговорил нерешительно:

– Знаете ли, как-нибудь расскажите на досуге, хорошо? Это моя работа – выжимать из подданных налоги, но всегда опасно переходить некую грань… ну, вы понимаете.

– Еще бы, – согласился я. – В том-то и фишка, чтобы человек добровольно самовьгжимался! Так всегда можно выдавить последние соки. Это называется демократией.

Он задумался, а взгляд, который бросил на меня, был странным.

– Наверное, – проговорил он нерешительно, – у вас очень мудрые советники…

Я спохватился, что-то я разошелся, усы и борода вот-вот совсем отклеятся, самодовольно улыбнулся и ответил жирным голосом:

– Вообще-то, в основном, это они все и делают. Не рыцарское это дело – хозяйством заниматься! Просто память у меня хорошая.

Он с облегчением вздохнул:

– Фу-у-у… а то я уж такое начал думать! Да, мудрые у вас советники. Я рад, что отношения между нашими королевствами станут теснее… Кстати, Его Величество закончил большой прием. Теперь можно и…

– …расслабиться?

Он вскинул брови, обдумывая новое слово, посмотрел на меня несколько странно, словно я предложил расслабить сфинктер.

– Нет, теперь очередь малых приемов. Он послал меня, чтобы я чуть погодя привел вас.

– Чуть погодя – это сколько? Он усмехнулся:

– Уже прошло. Пойдемте. Заканчивайте пир без нас, сэр Калантраф и сэр Сервиль! Еще увидимся.

– Вы прямо к Роджеру? – спросил маркиз.

– Да, – ответил сэр Эбервиль.

Мы покинули стол, я подумал с усмешкой, что это мы все сэры, а вот королей и слуг называют по имени, а не по фамилии. И без всяких титулов. Две, так сказать, крайние ступени общественной лестницы.

Сэр Эбервиль вел меня через залы, ему кланялись, он отвечал разнокалиберными поклонами: от небрежного кивка до поясного, кому-то вообще не отвечал, с кем-то перекинулся понимающими взглядами, двоим вообще бросил пару непонятных мне, но понятных им слов.

Я подумал невольно, что короли знают о делах своих министров не больше, чем рогоносцы о делах своих жен. Хотя, впрочем, если в целом все выигрывают, то почему нет?

В небольшом, но роскошном кабинете Роджер… нет, все-таки язык не поворачивается его так называть, хоть это и правильно, – восседал в огромном кресле, подложив по бокам и под спину подушки, уже без короны. Расшитый золотом королевский камзол сменил на некое подобие толстого домашнего халата, теплого и уютного.

Перед ним низкий столик, на широких тарелках пироги, медовые соты, желтые куски кристаллического сахара.

Я с порога отвесил учтивый поклон, Роджер Найтингейл сделал широкий жест, попутно указав на скамью по другую сторону стола.

– Садитесь, сэр Ричард. Надеюсь, вы не против, что поговорим вот так?.. Сэр Эбервиль, вы тоже садитесь.

– Помилуйте, – воскликнул я. – Конечно же, королю столь мудрому и зрящему всех насквозь, вовсе не требуются толпы советников! Сэра Эбервиля вполне достаточно.

Король усмехнулся, его прищуренные глаза зорко наблюдали, как я сел, поза многое говорит о человеке, какой держу морду лица, ведь если я рискнул лично явиться на переговоры, то мню себя великим дипломатом…

Эбервиль присел в сторонке настороженный и осторожный, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Итак, сэр Ричард…

Я сидел, выпрямив спину, подчеркивая, что я молод и не имею права разваливаться в кресле перед старшим, смотрел твердо, но почтительно.

– Итак, сэр Ричард, – проговорил король Роджер задумчиво, – вы прибыли как гроссграф Армландии. По дороге вы где-то поймали рыбу святого Икариуса… о которой все наслышаны, но никто не видел. Каждая чешуйка этой рыбы – сокровище! Не говорю уже обо всем остальном. Вы так богаты или… это незнание?

Я поколебался, очень хочется снова соврать в том же духе, что у нас это вроде селедки или вообще килька, но король явно поумнее стражников, я развел руками:

– Ваше Величество, я слишком занят был стяжанием боевых подвигов.

– И не знали про эту рыбу? Я покачал головой:

– Я же рыцарь, Ваше Величество. Мое дело – воинские подвиги. А теперь вот еще и защита рубежей. Я прост и благороден, потому хочу сразу понять: с кем дружить, с кем придется воевать.

Он кивнул, глаза продолжали изучать мое лицо.

– А что вы предпочитаете сами? Я произнес твердо:

– Ваше Величество, скажу откровенно, я хотел бы безопасности на границах Армландии, стабильности внутри и процветания торговли.

– А подвиги?

– Подвиги, – ответил я, посмотрев ему в глаза предельно честным взглядом, – благороднее стяжать, ратоборствуя с исчадиями. Один только Орочий Лес даже не знаю, как чистить будем! Но – надо. Не говорю уже, что вся Армландия в таких местах, куда люди страшатся совать нос. А это ущемляет мое как рыцарское, так и гроссграфье достоинство.