— Свой своего видит издалека, так?

— Что-то в этом роде.

В этот момент мобильный телефон Чапела зазвонил.

— Алло?

— Алло, мон ами, — проговорил Леклерк, — куда ты запропастился?

Чапел замедлил шаг:

— Уже на пути в Париж.

— Надеюсь, что так. Тут у нас появился кое-кто, с кем ты очень рад будешь повстречаться.

— Кто он?

— Пока я называю его Шарль Франсуа. Тебе это имя о чем-нибудь говорит? Да вы с ним уже встречались. Насколько я понимаю, это с ним ты столкнулся тогда в госпитале.

Не может быть, подумалось Чапелу. Слишком уж быстро.

— Как вам это удалось?

— Бедняге понадобились наличные. Мы сцапали его у банкомата в Нейи. Помнишь лист бумаги с нарисованными на нем точками? Синими, черными и красными? Так что принимай поздравления.

Карта. Леклерк говорил о карте с обозначенными на ней банкоматами «БЛП», догадался Чапел.

— И где вы сейчас?

— В Санте́.

Санте. Пресловутая тюрьма особо строгого режима. Самого строгого во всей Франции.

— Леклерк, не бей его! — Прежний будничный тон Чапела сменился на максимально серьезный. — Пожалуйста.

— Спохватился! Я у себя дома. И делаю, что считаю нужным.

— Мы приедем уже через пару часов.

В то самое время, когда самолет, следующий рейсом «765» швейцарской авиакомпании «Суиссэр» коснулся взлетно-посадочной полосы в Париже, Марк Габриэль стоял в центре своего офиса и смотрел на его пустые стены. Последние коробки были увезены всего несколькими минутами ранее. Его письменный стол, компьютеры и все относящееся к ним оборудование, телефоны, фотографии — все теперь представляло собой одно только воспоминание, Габриэль остался наедине с видом из окна.

Три последних дня представлялись ему одним растянувшимся длинным днем. Смерть Талила. Сьюдад-дель-Эсте. Предательство Жоржа. Судя по всему, он должен был чувствовать себя измотанным как физически, так и морально. Вместо этого он ощущал себя свежим, бодрым и энергичным, готовым принять вызов, который бросала ему судьба. Заметив свое отражение в стекле, он разгладил на груди белую рубашку и поиграл галстуком фирмы «Гермес». Если его выражение лица не показывало, в каком ужасном положении он очутился, — это было следствием одержанной им победы. Гонка подошла к концу. Один-единственный звонок унял все его тревоги.

— Этот город еще более красив, чем я ожидал, — сказал ему по телефону Мордехай Кан час назад.

— Лето — самое лучшее время года.

— Как я понимаю, вы этим вечером свободны?

— Конечно.

— Скажем, в одиннадцать часов?

— Прекрасно, в одиннадцать.

Кан сообщил Габриэлю название заведения, где предлагал встретиться.

— Вы уверены? — спросил Габриэль, раздраженный его выбором.

— Ни один из нас не сможет обмануть другого.

Марк Габриэль и не собирался так поступать.

— Что же, чудесно. Увидимся в одиннадцать.

— Итак, «Лабиринт Билитис». Это на третьем этаже.

— «Лабиринт Билитис», — повторил Габриэль.

Посылка прибыла.

Узкие, сырые, с подтеками на сложенных из известняка стенах коридоры тюрьмы Санте, славящейся строгостью режима, тянулись перед Чапелом, словно покрытые плесенью веков переходы некой древней усыпальницы. Стоило ему углубиться в них всего на пять шагов, как он почувствовал, будто стены стали смыкаться вокруг него и плечи придавила какая-то зловещая тяжесть. В тюрьмах до этого ему не доводилось бывать никогда. Здесь он был посетителем, одним из хороших парней. И все же это место его пугало.

В Санте попадали худшие из худших. Убийцы, насильники, террористы. Где-то здесь отбывал пожизненный срок знаменитый международный террорист Ильич Рамирес Санчес, более известный под именем Карлос Шакал. Сам капитан Дрейфус[16]провел здесь целый год после возвращения с Чертова острова во Французской Гвиане.

Чапел шел рядом с Леклерком, Сара следовала на шаг позади. По дороге сопровождающие их французы рассказывали об обстоятельствах ареста.

— Согласно паспорту, его зовут Шарль Франсуа. У него имелся при себе билет до Дубая и обратно на то же имя.

— Кто расплатился за билет? — поинтересовался Чапел.

— Оплата кредитной картой. На Клода Франсуа.

Франсуа. Один и тот же псевдоним на протяжении двадцати лет.

— Он заговорил? — спросила Сара.

— Не издал ни звука, — сообщил Леклерк. — Он хорошо закален, этот тип. Самодисциплина. У него на теле несколько шрамов. Я бы сказал, он побывал в лагере подготовки террористов. Мы спрашивали насчет его паспорта в иммиграционной службе. Все, что у них на него есть, — это поездка в Афины прошлым летом.

— Афины, — проворчала Сара. — Прекрасная стартовая площадка для прыжка в неизвестное.

— Мы знаем только, куда отправился из Франции, — посетовал Леклерк. — Возможно, затем он взял другой билет на другое имя. Он стреляный воробей, этот мальчишка.

Постепенно они перешли на маршевый шаг. Расстрельная команда шла приводить приговор в исполнение.

— Девушка до сих пор в отключке? — осведомилась Сара.

— Очнулась час назад, но доктора пока запрещают с ней разговаривать. Они напичкали ее стероидами, чтобы остановить опухание мозга.

— Что вы с ней делали? — спросил Чапел.

— Она неудачно упала. Трещина в черепе. И десять швов над ухом. Недели две будет мучиться головными болями. Это послужит ей уроком, нечего якшаться с подонками.

Леклерк остановился перед широкой черной железной дверью. Поверхность была усеяна заклепками размером с монету. Вот только замок был совсем новый. Краешек его виднелся в скважине — настолько древней, что та вполне могла бы украшать камеру Эдмона Дантеса в замке Иф. С других этажей тюрьмы проникали разные звуки. Где-то стучали металлической кружкой по стенам. В причудливо изогнутых трубах журчала вода. Но тревожнее всего были отрывистые мучительные вопли, обрывающиеся на середине крика, словно прерванные ножом гильотины.

— Можете слушать из соседней камеры, — предложил Леклерк, наматывая на костяшки пальцев боксерские бинты.

— Вы же сказали, что он еще мальчишка, — запротестовал Чапел.