стал говорить, что ни одна из них не вышла обратно: обычно они взрывались прямо в печи и портили при этом работы других учеников. В конце концов мистер Стрэплосс, преподаватель изобразительного искусства, попросту запретил мне трогать глину. Отчасти поэтому я и выбрал актерское мастерство.

Райан заявил, что отношения художника и его материала – это и есть движущая сила искусства.

– Вам мои материалы могут показаться бессмысленной кучей барахла, – сказал он. – Но какое-то значение всегда присутствует. Когда мне было шестнадцать, я внезапно понял, что хочу знать, как это все сочетается, чтобы показать людям, как я вижу мир посредством той малой доли таланта, что у меня есть. Вы понимаете, о чем я?

– Понимаю, – кивнул я. И, не удержавшись, добавил: – Я сам хотел стать архитектором.

У Райана буквально отвисла челюсть.

– Архитектором?! Но что же вам помешало?

– Экзамены на А-уровень я сдал нормально, но мне сказали, что черчение сильно хромает.

– Но сейчас же есть компьютерная графика!

Я молча пожал плечами. Некоторое время назад я очень постарался вычеркнуть этот эпизод из своей жизни. И теперь вовсе не хотел о нем говорить, особенно перед полдюжиной коллег.

– Все было несколько сложнее, – сказал я. – А вы как стали тем, кем стали?

– Я-то? – улыбнулся он. – Мне улыбнулась ирландская удача. Я тот счастливчик, который оказался в нужное время в нужном месте. И появился на арт-сцене, аккурат когда она в Дублине возникла. Меня безумно привлекало японское и китаское искусство. Все необычное, странное, экзотическое. Улавливаете тенденцию?

Ну конечно же, под оглушительный рык «кельтского тигра» ирландцы оголтело наслаждались жизнью. Они перли напролом, и ничто в мире не могло их остановить.

– Ни англичане, ни католическая церковь, ни тем более мы сами, – признался Райан. – И я, местный, никому не известный парень, почти уже взял свое.

И тут все закончилось. Кредитно-финансовая система обвалилась, запустили программу спасения банков – и все, как будто ничего и не было.

– А хуже всего, – процедил он, – что многие были просто рады, когда все полетело к чертям. «Ну что ж, – говорили они, – все хорошее когда-нибудь заканчивается». Старую Ирландию снова извлекли из дальнего угла, как облезлые, стоптанные, но все еще удобные ботинки. Твари! – Он шарахнул пустой чашкой по столу. – Еще бы два года – и я стал бы известен во всем мире! Да и за год бы успел, если б знал, что будет дальше.

– Так вы приехали в Лондон с целью обогатиться?

– Вы, английские ублюдки, привыкли так думать, а? – беззлобно поинтересовался Райан. – Если честно, я хотел отправиться в Нью-Йорк, но, чтоб покорить город, который никогда не спит, надо все-таки иметь некоторый вес в творческих кругах. Поэтому я выбрал Лондон, и вот что вам скажу: вашему проклятому городу все равно, война вокруг, мир, кризис или еще что. Лондон всегда остается Лондоном.

Это все, конечно, было очень интересно. Но я ни на секунду не забывал, что адвокат Кэрролла вот-вот будет здесь. А Сивелл четко дал понять: после того как дело попадет к юристам, никакой «паранормальной херни» туда просочиться не должно. Согласно версии отдела убийств, Райана Кэрролла застали на месте преступления. Им больше ничего не нужно было, чтобы его упечь.

Но я-то должен был удостовериться в своей правоте. И сейчас оставалась последняя возможность.

– Так вы с ними контактировали через Билов? – спросил я.

– Разумеется. Через англо-ирландскую ветвь этого семейства, – с ударением на «англо» сказал Райан. – Они свели меня с Ноланами, а те познакомили со Стивеном. А уж потом я отправился в самые недра земли. Я видел, как Стивен делал из глины миску для фруктов – самую что ни на есть простецкую. Вылепил на круге из глины, просушил и отправил в печь для обжига. А вы знаете, – ухмыльнулся Райан, – что их печи работают на свином дерьме? Очень современная технология, но речь-то идет о тайном подземном народе. Поэтому я думаю, – он многозначительно поднял палец, – там дело не только в свином дерьме. И вам известно, в чем еще дело. Я это знаю. Я видел, как вы смотрели на мои работы там, в галерее. Даже толпа и та что-то почувствовала. Но вы уловили самую суть.

– Магию, – кивнул я.

– Истинную суть, – подтвердил Райан.

Как и я, увидев магию в действии, Райан захотел освоить ее. И вот Стивен принялся учить его делать небьющуюся посуду – и, как бы между прочим, напитывать ее вестигиями. Они помогали любителям искусства «прикоснуться к непостижимому», как это называл сам Райан. Только он вряд ли рассчитывал, что осваивать ее придется долгие месяцы.

– А вы это знаете, верно? Готов на любую сумму спорить, – сказал он.

Как объяснял Стивен, работая с глиной, ты должен вроде как мысленно петь песню. Лепишь горшок на круге, поешь про себя – и горшок каким-то образом становится волшебным.

– Месяц за месяцем я сидел там, пил чай, мял в руках глину, пел беззвучные песни, – сказал Райан. – Но художник – он вроде акулы. Надо все время двигаться, иначе утонешь. И я попросил Стивена изваять лица, те самые, которые вы видели в галерее, согласно моему описанию. И он изваял.

– А как же вы поместили в них эмоциональную составляющую? – поинтересовался я. – И что Стивен получил взамен?

– Я просто объяснил, что он должен чувствовать при виде того или иного лица, – сказал Райан. – Представьте же мое удивление, когда они начали появляться из печи, меняясь в выражениях, как лица живых актеров. А Стивен, – Райан покачал головой, – Стивен получил свою плату.

Я спросил, не считается ли это обманом. Он нарочито тяжело вздохнул и посоветовал мне не быть занудой.

– И манекены я тоже не делал, и все остальное, что использовал в экспозиции. Истинный художник – тот, кто, соединив части, получит больше, чем целое.

Он пренебрежительно взмахнул рукой, а я подумал: никого ты, парень, не обманешь, кроме себя.

– И тогда появился Джеймс Галлахер? – спросил я.

– Да, просочился, как мерзкая вонь. Вы вот ненавидите американцев, нет? Джеймс не то чтобы был плохим. Нет, я никогда не считал его плохим. Но судите сами: вот он вдруг появляется ниоткуда, со своим тугим кошельком, со своими связями. Честно скажу: художник из него сносный, если, конечно, вам импонирует старомодный стиль. Попади он в Прекрасную эпоху, уже через неделю оказался бы у какой-нибудь парижанки под юбкой.

И надо же было так случиться, чтобы Джеймс заинтересовался керамикой, нарушил личное, доселе тайное художественное пространство Райана Кэрролла. И Райан бы это даже пережил – вот только Джеймс