Бертран Рассел по этому поводу писал в «Нью-Йорк Америкэн»: «Люди вроде Эйнштейна говорят очевидные истины о войне, но их не слушают. Пока Эйнштейн говорит непонятное, его считают мудрецом; но как только он говорит что-либо, что можно понять, считают, что его мудрость оставила его». В апреле Эйнштейн окончательно вышел из Комитета по интеллектуальному сотрудничеству; писал Альберу Дюфур-Фронсе, немецкому секретарю Лиги Наций: «Комитет кажется мне еще хуже, чем Лига в целом… Он дал благословение притеснению культурных меньшинств во всех странах». Больше он в эту контору не вернулся, сколько ни уговаривали.

Как предсказывал Паули, в 1932 году Эйнштейн в своей теории поля отказался от «абсолютного параллелизма» и попробовал с Майером иной подход, введя понятие «полувектора» — может, это та волшебная нота, что наконец заставит кванты рождаться, а симфонию звучать? К нему заехал его преемник по Праге Филипп Франк, который рассказал о споре. «В физике, — говорил Эйнштейн, — возникла новая мода. С помощью виртуозно сформулированных мысленных экспериментов доказывают, что некоторые физические величины не могут быть измерены или, точнее, что их поведение определено законами природы таким образом, что они ускользают от всяких попыток измерения…» Франк отвечал: «Но ведь мода, о которой вы говорите, изобретена вами же в 1905 году». «Хорошая шутка не должна слишком часто повторяться», — якобы ответил Эйнштейн.

Лето — в Капуте; в июне туда приехал Флекснер, Эйнштейн дал согласие ехать в Принстон при условии, что Майеру тоже дадут должность. Флекснер предложил оклад три тысячи долларов в год, Эйнштейн сказал, что этого хватит, Эльза выторговала 10 тысяч, потом узнали, что другим дадут по 15 тысяч, и на этой сумме поладили; уговорились, что Эйнштейн начнет работать в октябре 1933-го, а зиму 1932/33 года как обычно проведет в Калтехе. О переезде в Америку навсегда речь пока не шла. Эльза бешено возражала против такого переезда. Даже после того, как Антонина Валлентен ей написала, что знакомый генерал фон Сект предупреждает всех евреев, что надо бежать, и рассказала, как ехала в купе с молодыми нацистами, спокойно обсуждавшими, как и кого они будут убивать, Эльза ей ответила: «В США гораздо больше жестокости и насилия: похищение ребенка Линдбергов, Аль Капоне. А в Капуте очень тихо. Даже здешние нацисты относятся к нам уважительно». Лишь когда местный пекарь отказался продавать ей хлеб, до нее, кажется, что-то дошло. Однако она занималась ремонтом, строила садовый домик — подарок Илзе; они даже не подумали продать дом или берлинскую квартиру, хотя с деньгами было очень худо: Эйнштейн вложил 24 тысячи долларов в долгосрочные облигации банка Ладенбурга и Тельмана в Нью-Йорке, откуда Милева и дети должны были получать проценты. Но американская депрессия 1930-х съела эти деньги, и теперь Милева просила еще: «Пожалуйста… Нам уже не так много осталось жить…»

В 1932 году проходили выборы рейхспрезидента. Кандидаты: действующий президент Гинденбург, Теодор Дюстерберг («Стальной шлем»), Эрнст Тельман от КПГ и Гитлер. Партии от центра до СДПГ поддерживали Гинденбурга. Первый тур 13 марта: Гинденбург — 49,6 процента, Гитлер — 30,2; Тельман —13,2; Дюстерберг — 6,8 процента. Во втором туре 10 апреля Дюстерберг снялся в пользу Гитлера, и тот набрал 36,7 процента, но Гинденбург победил с 53 процентами. (Женщины больше голосовали за Гинденбурга, мужчины — за Гитлера.) А между тем летом 1932 года количество безработных достигло шести миллионов; 30 мая Гинденбург отставил правительство Брюнинга и назначил новый кабинет во главе с Францем фон Папеном (крайне правым, но не в гитлеровском, а в «кайзеровском» духе), которому удалось чуть уменьшить безработицу. Тут же выборы в рейхстаг; Эйнштейн, Генрих Манн и художник Кете Кольвиц подписали воззвание к СДПГ и КПГ, призывая их объединиться, «чтобы предотвратить превращение Германии в фашистское государство». Но те не вняли — общего между ними почти не было. В рейхстаге, избранном в июле 1932 года, НСДАП впервые получила первое место — 37,2 процента; СДПГ — 21,58; КПГ — 14,56 процента. Так между правыми и левыми сложилось равновесие, полностью блокировавшее работу парламента (спикером которого был избран Геринг), и Папен потребовал его роспуска. Новые выборы будут в декабре. Но уже теперь было ясно, что все станет только хуже. И Лига Наций ничего тут не могла поделать.

Комитет по интеллектуальному сотрудничеству попросил Эйнштейна напоследок публично подискутировать с кем-нибудь по любой «значимой для общества» проблеме. Эйнштейн выбрал Фрейда и написал ему 30 июля:

«…Проблема формулируется так: существует ли для человечества путь, позволяющий избежать опасности войны?.. Что касается меня, то привычная объективность моих мыслей не позволяет мне проникнуть в темные пространства человеческой воли и чувств. Поэтому в исследовании предложенного вопроса я могу сделать не более чем попытку постановки задачи, для того чтобы создать почву для применения Ваших обширных знаний о людских инстинктах в борьбе с этой проблемой». Он повторил свою мысль о международном трибунале, которому все государства должны безоговорочно подчиняться: «Это факт, с которым приходится считаться: закон и сила неизбежно идут рука об руку… Таким образом, я вывожу мою первую аксиому: путь международной безопасности влечет за собой безусловное поражение в правах любой нации, ограничивая определенным образом ее свободу действий и суверенитет».

Он рассуждал: почему «человек позволяет довести себя до столь дикого энтузиазма, заставляющего его жертвовать собственной жизнью? Возможен только один ответ: потому, что жажда ненависти и разрушения находится в самом человеке. В спокойные времена это устремление существует в скрытой форме и проявляется только при неординарных обстоятельствах. Однако оказывается сравнительно легко вступить с ним в игру и раздуть его до мощи коллективного психоза… Возможно ли контролировать ментальную эволюцию рода человеческого таким образом, чтобы сделать его устойчивым против психозов жестокости и разрушения? Здесь я имею в виду не только так называемые необразованные массы. Опыт показывает, что чаще именно так называемая интеллигенция склонна воспринимать это гибельное коллективное внушение, поскольку интеллектуал не имеет прямого контакта с „грубой“ действительностью, но встречается с ее искусственной формой на страницах печати». (Фрейд ответил из Вены в сентябре; согласился с идеей международного арбитража и писал, что, может быть, когда-нибудь все станут пацифистами, если распространять культуру.)

В августе стало небезопасно уже и в Капуте — поехали на бельгийский курорт Фрагинф, там Эйнштейн проводил время в дискуссиях с бельгийскими социалистами Эмилем Вандервельде и Жюлем Дестре, которые уговаривали его вернуться в комитет Лиги Наций. Он отказал наотрез; отказал и Мюнценбергу, звавшему на Международный антивоенный конгресс в Амстердаме, созванный по инициативе Горького (старинный друг Эйнштейна Адлер, член Социалистического интернационала, объявил съезд «маневром коммунистов»); в советских источниках почему-то всегда писали, что Эйнштейн на этом съезде был. Но он ограничился посылкой приветствия. В октябре просил за очередного «преступника», китайского коммуниста Чэнь Дусю, совместно с философами Бертраном Расселом и Джоном Дьюи послал телеграмму Чан Кайши, неизвестно, подействовала она или нет, но Чэнь получил лишь пять лет. На Нобелевскую премию Эйнштейн вновь предлагал Шрёдингера, оговариваясь, что и Гейзенберг неплох, и так заморочил голову Нобелевскому комитету, что тот решил не присуждать премий по физике до 1933 года (а потом выкрутился вот как: Гейзенберг получил задним числом премию за 1932 год, а Шрёдингер и Дирак — за 1933-й).