В первый раз она позволила себе подумать о новой жизни, таящейся внутри, как о существующей самостоятельно, вне ее. Она могла быть уверена, что ребенок будет расти здоровым, окруженным любовью, под надежной крышей родного дома, в котором выросла и его мать. Даже если ему не придется узнать о своем происхождении, она уверена, что у него будет счастливое детство. Но до этого еще далеко, до того момента, когда надо будет что-то решать, как-то действовать, еще много-много недель. Недель безграничной любви. А сегодня вечером… да, к сегодняшнему вечеру она готовит нечто особенное.

Огромная ярко-желтая луна тяжело зависла на фиолетовом небосводе. Четверо офицеров в мечтательном настроении прогуливались по парку бахчисарайского дворца; все находились под сильным впечатлением от окружающей романтической обстановки; казалось, в самом воздухе было разлито почти осязаемое ощущение любовных игр, в которых участвовали какие-то иные люди в иные времена. Теперь среди сладких ароматов жасмина и игривого журчания фонтанов на этом самом месте бродили они – незваные гости.

– Совершенно никакого желания идти в постель, – проговорил один из офицеров, поднимая голову к небу. – У меня какое-то странное томление на душе.

– Это от молочного поросенка, которого нам подали на ужин, Сергей! – рассмеялся Данилевский. – Свинина тяжела для желудка.

– В тебе ни капли романтики, Адам, – откликнулся майор, хлопая приятеля по плечу. – Здесь какой-то воздух особенный. Неужели ты не чувствуешь?

– У меня в комнате стоит водка, совершенно особенная, – парировал Адам. – Лучшее средство от переедания.

– Если это все, на что мы можем рассчитывать в такую ночь, – вздохнул Сергей, – полагаю, следует умерить притязания.

Со смехом все свернули под арку и вошли во дворец, по направлению к бывшему гарему, в одной из комнат которого и располагался сейчас граф Данилевский.

Адам открыл дверь. Ступив за порог, все замерли на некоторое время, впитывая атмосферу комнаты, залитой мягким золотистым светом масляных светильников, полной ароматов жасмина и роз, стоящих в высоких кувшинах по углам… Это была обстановка откровенной чувственности. На низенькой скамеечке рядом с диваном замерла женская фигурка, укутанная в тончайшую, прозрачную вуаль.

– Может, я сплю? – с ноткой благоговейного страха произнес один из офицеров. – Адам, она настоящая?

– Настоящая, – откликнулся Адам, у которого дух захватило. – Совсем настоящая. Прошу, господа, в мою собственную сказку из «Тысячи и одной ночи».

Фигурка в бело-розовой вуали плавно поднялась со скамеечки и поплыла им навстречу; лишь накрашенные ресницы и удлиненные миндалевидные глаза оставались не укрыты тончайшей тканью. При тусклом золотистом освещении от них исходил глубокий внутренний свет. Сделав рукой плавный приглашающий жест, она двинулась к дивану.

Завороженные, все четверо опустились на богато украшенные подушки, не отрывая глаз от молчаливой фигурки; сквозь полупрозрачную ткань туники и широкие шаровары, туго перехваченные у щиколоток, можно было различить смутные очертания тела цвета розового жемчуга.

– Где ты ее нашел? – прошептал Сергей, с трудом приходя в себя.

– Купил, – прищурился в ответ Адам. – У погонщика верблюдов.

Едва уловимая дрожь пронизала стройную фигурку, направляющуюся к ним с подносом, на котором стояли рюмки с водкой. Опустившись на колени, она по очереди поднесла каждому из мужчин поднос; глаза ее были скромно опущены.

– Нельзя ли нам взглянуть на ее личико? – протянул руку к склоненной головке полковник Оболенский.

– Нет, – быстро ответил Адам и деланно лениво потянулся. – Она моя, и только я имею право смотреть на нее.

– Ты просто собака, Данилевский! – воскликнул четвертый из их кружка. – Это надо же ухитриться всего за полдня создать себе собственный рай!

Адам самодовольно улыбнулся. Коленопреклоненная фигурка уже стянула с него сапоги и умелыми движениями массировала усталые ступни и пальцы. Потом вновь столь же плавно поднялась и, словно несомая ветерком, пересекла комнату, чтобы вернуться с парой шелковых шлепанцев. Домашняя обувь изящными движениями была водружена на ноги. Адам на мгновение прикрыл глаза, вдыхая смешанные ароматы жасмина и благовоний, источаемых закутанной в вуаль женщиной, которая в этот момент наклонилась над ним, чтобы расстегнуть пуговицы его отделанного тесьмой мундира.

Остальные мужчины как завороженные наблюдали за священнодействием, испытывая почти такое же волнение, словно это происходило с ними.

– Как ее зовут? – чуть дрогнувшим голосом спросил Сергей.

– Серафина, – наугад брякнул Адам. – Она очень дорогая. – Женские пальцы уже были заняты пуговицами рубашки. Он положил свою ладонь поверх ее руки. – Думаю, пока достаточно. – Головка моментально склонилась в знак повиновения; распрямившись, Серафина пошла и принесла его парчовый халат. Адам, не вставая с дивана и почти не шевеля руками, оказался облачен в богатое одеяние.

– Она умеет разговаривать? – спросил полковник Оболенский, расстегивая крючки на воротнике мундира.

– В мужском обществе она говорит только на языке любви, – сообщил Адам, вальяжно откидываясь на спинку дивана.

Нежные пальчики массировали его виски, слегка прикасались к опущенным векам. На мгновение открыв глаза, он совсем рядом в блестящих темных глазах увидел выражение страсти, сравнимой только с его собственной, и понял, что она вложила всю себя, всю свою душу, в сказку, созданную ею для них двоих. Это не были глаза Софи, это были глаза Серафины. Он позволил себе слегка приобнять, точнее, просто провести руками по изящно склонившейся над ним фигурке. Тепло ее тела под тончайшей тканью; готовность, с которой она подалась на проявленную ласку, показывая, что за пределами его рук для нее ничего не существует и существовать не может, окончательно лишили Адама последней связи с земным существованием.

– Мне не хотелось бы показаться негостеприимным… – пробормотал он.

Серафина, подобно розовому облачку, подплыла к двери и распахнула ее, склонясь в глубоком поклоне перед уходящими офицерами, которые не могли оторвать жадных взоров от грациозной рабыни, покорно опустившей голову, с прижатыми к груди руками, в одеянии, которое одновременно и скрывало, и не скрывало ни единого плавного изгиба прекрасного тела, обещающего невыразимое наслаждение и воплощение самых сладостных грез.

– Иди ко мне, – повелительно проговорил Адам, когда дверь за офицерами закрылась. Сидя на диване, он раздвинул колени и притиснул ее к себе, снимая прозрачные покровы. Ладони его обхватили груди, потом скользнули вдоль тела и остановились на бедрах. – Положи руки на голову.

Она незамедлительно повиновалась. Адам развязал шнурок на поясе. Широкие шаровары мягко соскользнули вниз, к щиколоткам. Она стояла неподвижно, позволяя его рукам странствовать везде, где ему хотелось, лишь приподнималась на цыпочки, чтобы ему было удобнее. Наконец он отпустил ее и откинулся на диван, приглашая и требуя продолжения.