— Ты же понимаешь, я не могу тебе сказать. Сегодня на улицах ожидается празднество, так что не опаздывай.

Было только восемь утра, а перед булочной «Грайф» уже выстроились машины, растянувшись чуть ли не на два квартала. Дорогие иностранные модели с включенной аварийкой припарковались, нарушая правила, вдоль восточной стороны улицы. Небритые мужчины в спортивных штанах или шортах выбегали из булочной с пакетами, полными теплой выпечки.

Ари Грин поставил свой «олдсмобил» за «лексусом». Кинув на приборную панель жетон, он, не включая аварийку, медленно вылез из машины. «Грайф» не отличалась внушительными размерами, и хвост очереди торчал на улице. Большинство мужчин в очереди были заняты своими блэкбери, либо набирая сообщения, либо разговаривая с женами. Остальные читали спортивные страницы газет, пестревшие заголовками о победе «Листьев».

Очередь продвигалась довольно быстро. Внутри булочная представляла собой длинное прямоугольное помещение. В его дальнем конце стояли высокие металлические стеллажи со свежеиспеченными изделиями. На преимущественно голых стенах кое-где висели старые черно-белые фотографии булочной, сделанные еще в начале двадцатого века. Вся боковая стенка старого белого холодильника была сплошь обклеена всевозможной дешевой рекламой, от постановок еврейского музыкального театра до сшитых вручную религиозных париков и туристических агентств, специализирующихся на поездках в Израиль. «„Тора для подростков“: возможность подготовки в университет по одобренной министерством программе», — предлагала одна из наиболее красочных рекламок. И тут же сверху прилепил свою визитку некто Стив С., предлагая свои суперуслуги по переездам и перевозке вещей. За дверью стояла пустая металлическая подставка для газет. Казалось, ею не пользовались уже долгие годы.

За обитым линолеумом прилавком стояла пожилая женщина и с привычной сноровкой обслуживала покупателей. В воздухе витал сдобный аромат свежей выпечки. От такого количества народу в сочетании с работающими духовками в помещении было довольно жарко. Старый черный вентилятор над дверью и два выставленных в зал белых пропеллера на ножках явно не справлялись с работой. Грин расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и ослабил галстук.

— Мне две дюжины с кунжутом и дюжину с маком, — попросил мужчина в начале очереди.

Пожилая дама лихо раскрыла бумажный пакет и сложила туда заказанный хлеб.

— Что еще? — спросила она.

— Дайте мне еще дюжину простых.

— А мне — дюжину с маком, — сказал следующий покупатель.

— Что еще? — спросила пожилая дама, со звоном пробивая заказ на древнем кассовом аппарате с приклеенной к нему бумажкой: «Только наличные».

Грин вытащил бумажник.

«Что у нас с наличными?» — подумал он.

Последние несколько месяцев в связи с интенсивной подготовкой к судебному процессу он практически везде расплачивался кредиткой. Ему нравилось пользоваться кредитными картами, когда работа практически не оставляла ему свободного времени: так в конце дня ему было проще учитывать свои расходы.

Раскрыв бумажник, он стал просматривать его содержимое.

«Надеюсь, у меня хватит денег», — подумал он.

Нащупав какие-то купюры, он наткнулся на свернутый клочок бумаги.

«А это что такое?» — удивился он, разворачивая бумажку.

Это был чек оплаты тридцати долларов за стоянку возле муниципалитета. Он в недоумении потряс головой. Оставляя машину на большой подземной стоянке, он всякий раз пользовался своей кредитной картой. С чего ему вдруг платить наличными?

— Что еще? — спрашивала женщина за прилавком очередного покупателя.

Грин чуть прошел вперед. Приближалась его очередь.

Он вновь посмотрел на квитанцию — она была еще от середины февраля. Грин пожал плечами. Он не спал всю ночь и жутко устал. Хотелось выпить утреннего чая.

— Что еще? — спросила женщина у стоящего перед ним покупателя.

Грин с детства любил «Грайф». Его школа находилась на той же улице, и он с друзьями забегал в булочную-пекарню после уроков. За прилавком стояла та же самая женщина и, казалось, выглядела в те годы ничуть не моложе. Она угощала их булочками прямо из духовки. Весной они брали с собой в школу зимние перчатки, чтобы можно было держать горячий хлеб и есть его с пылу с жару.

«Что еще?» — он будто слышал этот задаваемый пожилой дамой вопрос всю жизнь. И только сейчас осознал всю его прелесть. Классическая форма допроса свидетеля — вопрос всегда должен быть открытым, а не закрытым.

Не надо, например, спрашивать свидетеля: «Что-нибудь еще случилось?» В этом случае с пятидесятипроцентной уверенностью можно предположить, что свидетель ответит «нет». Лучше спросить: «Что еще случилось?» Это вынуждает человека дать новую информацию.

Он все еще держал в руках квитанцию. «О чем еще я мог бы узнать?»

— Дюжина с кунжутом, что еще?

Грин поднял глаза. Даже не спросив, дама положила в коричневый пакет двенадцать булочек с кунжутом — его обычный заказ.

Он улыбнулся.

— Сливочный сыр, — ответил он, вытаскивая из кармана пластиковый пакет с рисунком «Лоблоз». — Не скажете отцу?

— Нет, конечно. Как он?

— Как всегда — непросто.

— Ну и хорошо. Что еще?

— Это все.

Грин взял свой пакет с хлебом и, направляясь к выходу, вновь взглянул на парковочный чек. На нем стояло время: 10:15. Здесь тоже что-то не совпадало. Когда он должен был быть в суде, он всегда приезжал заранее — не позже девяти.

Он почувствовал, как кто-то толкнул его в плечо.

— Прошу прощения, — извинился мужчина, — галстук хотел ослабить, а то здесь жарко.

— Да, не холодно, — согласился Грин, мельком покосившись на мужчину и вновь глядя на квитанцию. — Здесь всем хочется галстук ослабить.

Он сделал очередной шаг, и его вдруг осенило. Чек. Плата за стоянку. Жарища в помещении. Теперь он вспомнил.

Грин оглянулся на мужчину, ослабляющего свой галстук. Ну конечно же. В душном помещении это хочется сделать в первую очередь. Теплая погода. Шея первой ощущает жару. А желание закрыть ее появляется в последнюю очередь, если только…

— Нет… нет, нет, — забормотал Грин, отчаянно пробираясь к двери на улицу. Он взглянул на часы. — Нет, нет, — вновь произнес он, устремляясь к машине. Бегом.

В торонтской гавани пахло по-особому — совсем не так, как во всем городе. Это была некая смесь едковатого запаха гуано — остатков разлагающегося помета чаек, свернутых кольцами влажных канатов и моторного масла. Звуки здесь тоже были особые — крики птиц, шлепки парусов и ритмичный шелест волн, накатывающихся на высокие пирсы.