Сэн-химэ тоже присутствовала на пиру — по всей видимости, её пригласил Кацумото Катагири, поскольку сама Тятя давным-давно и думать забыла о своей невестке. Между тем супруге Хидэёри уже исполнилось пятнадцать, стало быть, в Осаке она провела восемь лет — в безвестности, словно некое сокровище, доверенное кланом Токугава под охрану клану Тоётоми. На свадьбе Хидэёри и Сэн-химэ Тятя приняла решение относиться к девочке как к заложнице из дома Токугава, а не как к законной жене сына, и за долгие восемь лет не изменила этого решения. Оно, казалось бы, нашло отклик и в поведении юных супругов, которые с момента обмена брачными чарками и до сих пор, судя по всему, не считали себя семейной парой.

При появлении Сэн-химэ в саду Тятя сделала ей знак приблизиться; девушка, пришедшая в окружении нескольких свитских дам, слегка склонив голову, направилась к ним и заняла место неподалёку от Хидэёри. Внешне Сэн-химэ больше походила на своего отца Хидэтаду, чем на Когоо: у неё было овальное личико с правильными, строгими чертами. Зато нравом она пошла в мать — в её движениях, речи, походке проявлялась та же безмятежная отстраненность, отличавшая когда-то юную Когоо. Тятя не могла не признать, что Сэн-химэ красива; прелесть невестки показалась ей в тот день такой же неоспоримой, как мужественная красота Хидэёри.

Молодые супруги поприветствовали друг друга наклоном головы, продолжая хранить молчание. Сэн-химэ со скучающим видом то посматривала на сливовые ветви, усыпанные цветами, то опускала взгляд к своим рукам, лежавшим на коленях. Тятя, сидевшая поодаль, украдкой наблюдала за ней. Она пригласила невестку присоединиться к ним с Хидэёри, но не испытывала ни малейшего желания заводить беседу. Девица из дома Токугава, по её мнению, заслуживала соответствующего обращения — слишком свежа была обида, нанесённая Иэясу, дедом Сэн-химэ, который не ответил на Тятино новогоднее поздравление, и внучке теперь приходилось расплачиваться.

— Пойдёмте любоваться сливой в другой конец сада, — внезапно предложила Тятя.

Многочисленные вассалы и дамы из её окружения поднялись одновременно со своей госпожой. Тятя, которую присутствие невестки стало раздражать, хотела бросить её в полном одиночестве, но, поскольку Хидэёри даже не пошевелился, часть вассалов остались сидеть подле него и Сэн-химэ.

Тятя с десятком придворных дам прогулялась под сливами в лучах зимнего солнца, пронзавших белое марево лепестков. Женщины весело щебетали и пересмеивались на ходу, Тятя медленно шла вперёд, время от времени обмениваясь с ними лаконичными репликами. Вдруг она обернулась и посмотрела туда, где только что сидела. Небольшая группа воинов во главе с Хидэёри оставалась на прежнем месте. Тятя в общем-то и не ожидала, что сын покорно последует за ней, и всё же ей не понравилось, что он остался на циновке. Цель, впрочем, и без того была достигнута: Сэн-химэ очутилась теперь немного в стороне от свиты мужа, никто не заговаривал с ней, и она казалась жалким, потерянным ребёнком. Тятя окинула её удовлетворённым взглядом и отвернулась.

Дней через десять после праздника любования цветущей сливой одна из прислужниц принесла Тяте весьма неожиданное известие: в последнее время Хидэёри вечерами наведывается в покои Сэн-химэ.

Тятя выслушала прислужницу с недоверием. Сэн-химэ, конечно, законная супруга Хидэёри, но лишь формально; сын тайко не может питать к девице из дома Токугава никаких чувств, кроме ненависти, — что ему делать в покоях Сэн-химэ?! Тем не менее Тятя поручила своим приближённым разведать всё поподробнее. Результат дознания вывел её из заблуждения: со дня любования цветущей сливой Хидэёри проводит ночи в опочивальне супруги. К девятнадцати годам у юного наследника тайко уже было несколько наложниц, и Тятя о его похождениях прекрасно знала. В этом возрасте все молодые люди проявляют интерес к противоположному полу — что тут такого? Она и не думала ему препятствовать. Но интимная связь сына с Сэн-химэ повергла её в панику. С одной стороны, свадебная церемония между двумя детьми состоялась восемь лет назад, малолетняя чета выросла, и нет ничего удивительного в том, что муж с женой, достигнув брачного возраста, выполняют свой супружеский долг, — это даже вполне естественно. С другой стороны, Тятя не могла смириться с тем, что положение её племянницы в Осакском замке изменится, — ведь ради безопасности Хидэёри им по-прежнему нужна заложница на случай нового столкновения с Токугава.

Однако, тщательно обдумав последствия поступка сына и то значение, которое приобретёт для него Сэн-химэ, Тятя немного успокоилась. Хидэёри, плоть от плоти её, разумеется, не способен потерять голову от любви к внучке Иэясу; в нём конечно же кипит горячая кровь тайко, большого ценителя женских прелестей, а посему Сэн-химэ для него — не более чем мимолётное увлечение. Просто-напросто Хидэёри, как и его отец, не может спокойно смотреть на красивую девушку — ему нужно ею обладать, вот он и воспользовался случаем удовлетворить свою прихоть.

Проанализировав отношения молодых супругов, Тятя окончательно убедила себя в том, что бояться нечего. Статус её племянницы в Осакском замке не изменится: Сэн-химэ, как и прежде, будет заложницей, чья жизнь и смерть навсегда останутся в её, Тятиных, руках.

В двадцатый день третьей луны Иэясу, отец сёгуна Хидэтады, прибыл из Сумпу в столицу и неожиданно выразил желание побеседовать с Хидэёри. Он долго не позволял себе поступков, ведущих к открытому противостоянию, однако на сей раз незамедлительно отправил в Осаку Ураку Оду с приказом Хидэёри явиться в Киото. Дерзкое требование Иэясу посеяло бурю в Осакском замке.

Тятя спешно созвала на совет ближайших вассалов во главе со смотрителем замка Кацумото Катагири и спросила, что надлежит ответить великому министру. Большинство воинов заявили, что со дня смерти тайко Иэясу Токугава смиренно просил аудиенции у Хидэёри и самолично навещал его всякий раз, когда возникала такая необходимость. С какой же стати теперь он требует Хидэёри к себе в Киото? Как-то это непочтительно. Коли отец сёгуна возжелал повидаться с наследником тайко, ныне взрослым мужем и воином, пусть едет сюда, в Осаку!

Тятя знала, что в Киото её сына может подстерегать опасность, и всё же материнскую заботу перевесил гнев: как смеет Иэясу, вассал дома Тоётоми, отдавать приказы её сыну и своему господину?

— Этот человек ни за что не дерзнул бы проявить подобную непочтительность, будь тайко жив! — с горечью воскликнула Тятя, и собственные слова вызвали в её душе безудержный приступ ярости.

До того момента Хидэёри, присутствовавший на совете, внимательно и бесстрастно слушал то, что говорили другие, но дрожащий от гнева голос дамы Ёдо его растрогал. Ему, в конце концов, было всего девятнадцать лет — неудивительно, что чувства матери пока ещё находили отклик в его сердце и гнев её он считал праведным. Негодование смешалось в его душе с горечью, и чело юного воина омрачилось.

Заметив, что эмоции дамы Ёдо завладели и всеми присутствующими, Кацумото Катагири, до сих пор молчавший, взял слово:

— Однако же если молодой господин не примет приглашение сёгуна, мы окажемся в ловушке — это будет равносильно открытому объявлению войны между Осакой и Эдо. Должен ли я рассказывать вам о последствиях? Дороги назад уже не будет, мы потеряем всё, потому я считаю, что молодому господину надлежит покориться и отправиться в Киото. Иэясу это успокоит — он убедится в том, что против него никто не злоумышляет, и мы избежим столкновения.