– Мама рассказала мне почти сразу после того, как объявили, что война закончилась, – сказала Дебора во вторник, когда они сидели у нее в гостиной и пили чай. Сестра выглядела необъяснимо виноватой, ее молчаливое «mea culpa» словно висело в воздухе. – Мы готовились к празднованию, а папа отдыхал наверху. Жить ему оставалось недолго, и мама была в задумчивом настроении. Помню, я сказала какую-то банальность, мол, как хорошо, что война закончилась, наши парни вернутся домой, к своей прежней жизни. Мама не ответила. Она стояла на стремянке спиной ко мне, вывешивала в окне британский флаг. Я подумала, что она, наверное, не услышала, и повторила свои слова и вдруг заметила, что у нее трясутся плечи. Она плакала. Тогда-то она и рассказала мне о папе, как он страдал. Как они оба страдали после первой войны.

Элис, которая сидела на козетке и держала чайную чашку из тонкого костяного фарфора, была совершенно сбита с толку. Новостью об отцовской психической травме, а еще больше тем, что Дебора решила рассказать о ней именно сегодня, когда они встретились поговорить о Тео.

– Ну, не знаю, не похоже, что у него была психическая травма, – сказала Элис. – Господи, они с мамой жили в Лондоне во время налетов! Я ни разу не видела, чтобы он пугался грохота.

– Мама сказала, что его травма проявлялась в другом. У папы сильно ухудшилась память и тряслись руки – последствия газовой атаки, из-за этого он так и не смог стать хирургом. Но основная проблема была более специфичной: там что-то произошло, и папа винил во всем себя.

– В чем именно?

– Мама не сказала. Я даже не уверена, что она сама знала, а папа отказывался говорить об этом с врачами. Неважно, что он сделал или увидел, но из-за этого его всю жизнь мучили кошмары, и во время приступов папа переставал быть собой.

– Не верю. Я никогда ничего не замечала.

– У них была договоренность. Мама сказала, что они это тщательно скрывали. Папа настоял. Он говорил, что многим пожертвовал и не вынесет, если не состоится как отец. Мне стало очень жалко маму, я вдруг поняла, какой она была одинокой. Я всегда считала, что им с отцом никто не нужен, что они сознательно выбрали уединенную жизнь, однако внезапно поняла, что она отстранилась от людей из-за папиного состояния. Ухаживать за кем-то вообще трудно, но если хочешь, чтобы о болезни никто не узнал, придется разорвать связи с друзьями и родственниками и всех сторониться. Все это время мама почти ни с кем не говорила по душам. С тысяча девятьсот девятнадцатого года я была чуть ли не первой, кому она рассказала. Молчала больше четверти века!

Элис бросила взгляд на полочку над Дебориным камином, где стояла свадебная фотография родителей, до невозможности молодых и счастливых. Сколько Элис себя помнила, незыблемость брачных уз Энтони и Элеонор считалась чем-то самим собой разумеющимся в семейной мифологии Эдевейнов. Узнать, что все это время родители хранили какую-то тайну, было то же самое, что взглянуть на краеугольный камень и увидеть вместо него подделку. Еще Элис возмутило то, что Дебора знала эту тайну почти шестьдесят лет, тогда как сама Элис пребывала в неведении. Это противоречило заведенному порядку вещей: именно Элис была семейным сыщиком, именно она знала то, что ей знать не полагалось. Элис упрямо выпятила подбородок.

– К чему вся эта секретность? Папа был героем войны, здесь нечего стыдиться. Мы бы поняли, возможно, даже помогли.

– Видимо, мама дала папе слово вскоре после того, как он вернулся, а ты знаешь, как она относилась к обещаниям. Думаю, что-то произошло, и тогда она пообещала папе, что никто ничего не узнает. Он мог не беспокоиться, что причинит нам вред, она бы этого не допустила. Они научились распознавать симптомы надвигающегося приступа, и пока он не заканчивался, мама не подпускала нас к отцу.

– Обещание обещанием, но мы бы наверняка заметили.

– Вначале я тоже сомневалась, а потом кое-что вспомнила. Сотни маленьких, незначительных страхов, мыслей и наблюдений всплыли в памяти, и я поняла, что в некотором смысле тоже знала. Всегда знала.

– Я даже не подозревала, а я обычно настороже.

– Это точно. Ты у нас прирожденный сыщик, сразу чувствуешь, откуда ветер дует… Ты была младше.

– Всего-то на пару лет.

– Весьма существенную пару лет, Кроме того, ты часто погружалась в свой собственный мир, тогда как я наблюдала за взрослыми, мечтала поскорее попасть на ту высоту, где они обитают. – Дебора безрадостно улыбнулась. – Я многое видела.

– Например?

– Двери, которые торопливо закрывались, когда я подходила ближе, громкие голоса, которые внезапно замолкали, смешанное выражение любви и тревоги на мамином лице, пока она ждала, когда папа вернется из леса. Все долгие часы, которые он проводил у себя в кабинете, и мамина настоятельная просьба не беспокоить папу, постоянные поездки в город за посылками. Как-то раз я тайком поднялась наверх и увидела, что дверь в кабинет заперта.

Элис пренебрежительно махнула рукой.

– Подумаешь, ему просто хотелось тишины и покоя. Если бы у меня были дети, я бы тоже запиралась в кабинете.

– Элис, дверь была заперта снаружи! Когда мама призналась, что у отца была психическая травма, я упомянула закрытую снаружи дверь. Так вот, ее запирали по его просьбе: когда он ждал приближения припадка и особенно когда чувствовал, что будет буйствовать, то делал все, чтобы не причинить нам вреда.

– Вот еще! – насмешливо фыркнула Элис. – Папа никогда бы нас не обидел!

Само предположение было смехотворным, но Элис никак не могла понять, зачем Дебора вообще вытащила на свет эту историю. Предполагалось, что они будут говорить о Тео, о том, что с ним случилось. Какое отношение имеет отцовская психическая травма к Бенджамину Мунро и похищению, которое Элис для него придумала?

– Папа никогда бы нас не обидел, – повторила она.

– Намеренно – не обидел бы, – согласилась Дебора. – Мама ясно дала понять, что его агрессия всегда была направлена на себя. Но порой он себя не контролировал.

Элис бросило в холод, как будто из окна потянуло сквозняком. Она поняла, что они все-таки говорят о Тео.

– Думаешь, папа причинил Тео вред?

– Хуже.

У Элис отвисла челюсть. Теперь ясно. Дебора думает, что отец убил Тео. Папа. Из-за давней боевой психической травмы у него случился припадок ярости, и отец случайно убил их младшего брата.

Нет-нет, не может быть. Тео забрал Бен. Он действовал по плану, который Элис изложила в своей рукописи, – хотел потребовать выкуп, так как ему нужны были деньги, чтобы помочь Фло, подруге из Лондона, которая переживала тяжелые времена. Есть доказательство. Той ночью она видела Бена в лесу у Лоэннета.

Версия Деборы совершенно нелепа. Папа всегда был самым добрым и мягким человеком. Он никогда так не поступил бы, даже в припадке буйства. Ужасное предположение.

– Не верю, – сказала Элис. – И ни за что в мире не поверю. Но даже если допустить, что ты права, что случилось с Тео? Я имею в виду, с его телом?