Скончался первый император минской династии в 1398 г., в возрасте 70 лет. За ним, совершив самоубийство, добровольно последовало 38 из 40 его наложниц. Это соответствовало монгольским обычаям, которые так не любил Чжу Юаньчжан, но которые, как оказалось, смогли оставить смертоносные побеги в китайских душах.

Покойный император оставил после себя указ о престолонаследии, по которому, как в феодальной Европе, трон должен переходить к старшему сыну, а если тот не переживет отца – к его старшему сыну, то есть к внуку предшественника. Так и вышло, и вторым императором минской династии стал шестнадцатилетний Чжу Юньвэнь. В отличие от деда, это был юноша с мягким характером, но такой же страстный любитель книг.

В качестве советников он окружил себя учеными конфуцианцами. Были снижены налоги и ограничены размеры имущества буддийских и даосских монастырей. Но когда правительство попыталось указать удельным князьям на отведенное им по указу Чжу Юаньчжана место, оказалось, что тот напрасно надеялся на их родственную лояльность.

Сын Чжу Юаньчжана и дядя молодого императора – Чжу Ди основательно обустроился в своем северокитайском уделе, в который входил и Пекин. Человек властный и решительный, он успешно воевал с монголами, увеличил и закалил в боях свою армию. Уже в 1399 г. он затеял распри с соседними князьями, что привело к череде усобиц, переросших в гражданскую войну.

В 1402 г. его войска, благодаря открывшим городские ворота предателям, ворвались в Нанкин. Императорский дворец запылал, и в его развалинах были потом обнаружен три обгоревших трупа. Победители решили, что это император, императрица и их старший сын.

Однако многие были уверены, что свергнутый государь успел остричь волосы, переодеться в монашеское облачение – и отравился странствовать с посохом по Китаю. Есть основания надеяться, что это не стопроцентная легенда.

Восторжествовавший удельный князь сделался новым императором (правил до 1424 г.). Эпоху своего правления он назвал Юн Лэ («Долгая радость») – так часто называют в источниках и его самого. Возможно, частично своему успеху он обязан тому, что, по монгольским обычаям, имел обыкновение ходить в старом белье и не мыться – «чтобы не смывать счастья». Второго сына предшественника, которому было всего два года, и всю его родню он отправил в заточение. Малышу суждено было состариться там и выйти на волю только в возрасте 57 лет. Юн Лэ не помиловал многих приближенных Чжу Юньвэня и остававшихся верными ему во время войны чиновников – тысячи их были осуждены на казнь, каторгу или ссылку.

Придя к власти во многом благодаря обладанию собственным княжеством, он вовсе не желал, чтобы кто-то устроил ему то же самое, что он – предшественнику. Поэтому удельное властительство было отменено, но императорский клан перешел на государственное содержание и составил собой наследственную аристократию (через несколько поколений эти господа расплодились так, что мало не показалось, и это создавало серьезные финансовые проблемы). К ней присоединились и многие военачальники императора – он щедро раздавал им поместья, а их сыновья наследовали почетные титулы.

Китайский корабль (XV в.)

В целом бюрократический аппарат был сохранен, управление осуществлялось с привлечением ученых из Академии Ханлинь. Выполняла свое предназначение система экзаменов: на государственную службу поступали в основном те, кто успешно их сдал. Но недоверчивое отношение к сословию шэньши становилось уже характерной чертой династии Мин – поэтому евнухи не только привлекались к делам как исполнители, но и уже дорывались до власти. Они шпионили за всеми госслужащими, а вскоре под их контролем оказалось такое зловещее ведомство, как «Восточный склад» – тайная полиция.

Мы уже говорили, что мало кто из этой категории граждан руководствовался в своей деятельности не своекорыстными мотивами, а благом отечества. Но суровый император держал их пока в установленных им рамках. Тем не менее, они часто были кстати – всегда под рукой. Отправиться со срочным заданием, посмотреть, что творится в казенных мастерских и на складах, разнюхать, кто чем дышит. Бюрократическая машина – она отлаженная, но не оперативная, с «китайскими церемониями». А эти – как «чиновники по особым поручениям». Евнухам же, выходцам из беднейших семей или инородцам, кроме как на милость повелителя, надеяться в этом злом мире было не на что. Их презирала (хоть и побаивалась) придворная знать, их ненавидели служилые умники – шэньши. Так что в их интересах было хранить верность господину.

По примеру своего великого отца Чжу Юаньчжана, Юн Лэ удосужился написать предназначенный для широкого прочтения трактат, в котором поучал, какими этическими нормами должны руководствоваться и государь, и его подданные, чтобы быть примерными конфуцианцами. По его инициативе немало было сделано для науки. Появились новые версии историй правления династий Поднебесной (при создании которых не упускалось из виду необходимость подчеркнуть лишний раз правомерность его собственного прихода к власти). Выдающимся событием стало составление огромной, содержащей 22 тысячи разделов антологии, получившей название «Великий сборник философии человеческой природы». Над ней трудилось более двух тысяч ученых, а в круг отраженных в ней знаний вошли классическая философия, история, ритуалы и этикет, военное дело, законодательство, медицина, драмы и даже сказки. Этот труд снискал большую популярность не только в Поднебесной, но и во многих окрестных странах, чем способствовал еще большему распространению китайской культуры.

Главную свою резиденцию Юн Лэ перенес из Нанкина в Пекин (который был переименован при этом в Бэйцзин, и носил это имя на протяжении нескольких веков, но мы будем употреблять привычное название славного города). Пекин в течение пятнадцати лет кардинальным образом перестраивался, чем неустанно занимались множество архитекторов и сотни тысяч рабочих, и принял тот прекрасный облик, который в значительной своей части сохранился и до наших дней.

Одним из величайших памятников мировой архитектуры и ландшафтного искусства (а также науки «ветров и вод» фэн-шуй) стала императорская резиденция – Запретный город. Этот огромный комплекс из десятков дворцов и парков поражает в первую очередь не размерами (китайцы к этому никогда не стремились), а глубоко органичным единением архитектуры и живой природы, тем воплощенным символизмом, который позволяет душе вознестись к первоосновам бытия – Пути Дао.

Пекин. Запретный город. Павильон Тайхэдянь с главным залом для государственных церемоний (XVI–XVII вв.)

В ту эпоху увеличилось в размерах и зажило более насыщенной жизнью немало городов. Следует выделить Нанкин, Ханчжоу, Сучжоу. Пекин и Нанкин, возможно, были уже городами-«миллионерами».