Буддийское тайное общество «Белый лотос» давно уже ожидало пришествия Майтрейи – «Будды грядущего» и начала «счастливой эры». А следуя манихейским влияниям, «Белый лотос» это грядущее счастье связывал с воцарением новой династии Мин, что значит «Светлая». Как раз к тому времени, чтобы не сидеть в ожидании пришествия сложа руки, секта приступила к широкой пропаганде борьбы с чужеродной властью и к формированию «красных войск».

Почин пришелся как нельзя более кстати – скопившиеся на берегах Хуанхэ крестьяне дружно надели на головы красные повязки и объявили себя красноармейцами. Затем спрос породил предложение – один из руководителей восстания Хань Шаньтун оказался отпрыском династии Сун, а потому был провозглашен императором. Во главе боевых отрядов встал Лю Футун из братства «Белого лотоса». Интересно, что юаньские власти осуждались восставшими не столько с национальных, сколько с конфуцианских позиций: «В стране правят подлость и лесть… воры стали чиновниками, а чиновники – ворами». Победоносные «красные войска» развернулись по всему Северу: заняли Кайфын, дошли до Великой стены и подступали к столице.

В центральных районах тоже выступили навстречу Майтрейе с оружием в руках. Здесь было много крупных городов, и их население присоединялось к восставшим. Движение было направлено не только против юаньских властей, но и против владельцев больших поместий. Во главе его стоял сначала Го Цзясин, отец которого был странствующим предсказателем, а мать слепой нищенкой. В 1355 г. он погиб, и тогда командование принял на себя Чжу Юаньчжан (1328–1398). Крестьянский сын, на чью долю выпало немало жизненных невзгод, он рано осиротел (родителей унесла чума) и поступил послушником в буддийский монастырь, где фактически находился на положении слуги. Но человеком он сумел стать высокообразованным. Чжу Юаньчжану суждено было великое будущее – стать основателем той самой вожделенной «светлой» династии.

Но до этого предстояли еще годы борьбы. Пока же повстанцы Центра признавали Хань Шаньтуна достойным правопреемником сунской династии (хотя их собственный предводитель Чжу Юаньчжан не исключал, что он сам и есть Майтрейя). А монголы были не теми людьми, чтобы вникать в чужие родословные и мистические чувства. Они не собирались уступать то, что давно уже считали своим кровным. Юаньский двор стал выдвигать на самые высокие государственные посты китайцев – надо сказать, что значительная часть северных чиновников-ханьцев сохраняла верность правящей династии. Для битв с «красными войсками» собирались отборные части. Усилия правительства не пропали даром: в 1363 г. северный главком Лю Футун пал в битве, значительная часть его армии была уничтожена.

А вот Чжу Юаньчжан одерживал победу за победой. И он мог положиться на местных китайских чиновников, выбирая из их среды себе советников – в отличие от своих северных коллег, в массе они не желали и дальше признавать императора-монгола Сыном Неба (будь он хоть заодно и сыном китаянки).

В 1368 г. Чжу Юаньчжан, обосновавшийся в Нанкине, был провозглашен первым императором династии Мин. В том же году его войска вступили в Пекин. Разбитый монгольский владыка бежал в те самые степи, из которых полтора столетия назад начал свой кровавый поход «Сотрясатель вселенной» Чингис-хан. Однако в оставленной им Поднебесной окончательное замирение наступило только через 20 лет – в провинциях хватало самостийников различной национальной принадлежности (особенно крепко держались монголы в Сычуани и Юаньнани). Когда это наконец закончилось, подавляющее большинство монголов стало обитать там, где им и приличествует – в родных монгольских степях (ныне это государство Монголия и провинция КНР Внутренняя Монголия).

Император Чжу Юаньчжан (1328–1398, правил в 1368–1398 гг.), своей столицей сделал Нанкин, окружив город пятидесятикилометровой стеной и соорудив в нем храм в честь своих предков. Титул Сына Неба он принял посредством сложного древнего ритуала. Совершив жертвоприношения на алтарях Неба и Земли, он терпеливо дожидался согласия духов – но и получив его, трижды отказывался от высочайшей чести обладания Мандатом.

Пройдя трудный жизненный путь, он и сам был человеком сложным и нелегким для окружающих. Невольный трепет вызывала его неординарная внешность: высокая, плечистая, угловатая фигура, большая голова с рублеными чертами изрытого оспой лица, с огромным, квадратным, выдающимся вперед подбородком. Был истинным конфуцианцем в своих государственных установлениях, но в то же время за отношение к придворным и чиновникам его иногда сравнивали с древним деспотом Цинь Шихуанди (очевидно, он не мог забыть ренегатства чиновников Севера в годы борьбы с Юань). А в своем неустанном стремлении к знаниям был под стать другому великому крестьянскому сыну – нашему Ломоносову. Даже будучи с головой погружен в императорские заботы, он нашел время для написания глубокого и пространного комментария к «Дао-дэ цзин» – полному сокровенного смысла главному памятнику даосской мысли.

Утверждая заново основы жизни Поднебесной, император восстановил многое из того, что было в древней Тан, с ее надельной системой (не всегда, правда, называя вещи своими именами), но кое-что позаимствовал и из опыта юаньского периода – например, ему явно импонировал установленный монголами дотошный учет и контроль.

Главную опору императорской власти Чжу Юаньчжан видел в сильной сельской общине, состоящей из тружеников-землевладельцев, имущество которых защищено от всякого рода поползновений «частного интереса». Деятельность императорского правительства по отношению к деревне привела к тому, что на Севере и в бассейне Янцзы почти не осталось бесправных арендаторов. Для того, чтобы наделить желающих землей, возможностей было достаточно: государство располагало для этого землями, числящимися при монголах как казенные, теми, что были конфискованы сначала у юаньских вельмож и их сторонников, а потом у жертв репрессий (о которых, увы, речь впереди).

Уже в 1370 г. была проведена перепись населения (участие в ней было обязательным), при которой учитывались как все души, так и находящееся в распоряжении каждого двора имущество. Круговая порука в отношении выплаты налогов и отработки повинностей была сохранена и усилена – 10 дворов составляли цзя, 10 цзя – ли, почему система и получила название лицзя. Но в ней не было бы ничего нового, если бы император не сделал ее орудием проведения принципа социальной гармонии от самого верха до самой основы – проливающего пот на матушку-землю крестьянина.

Большое значение придавалось местному самоуправлению и включению его в государственную систему власти. Ключевыми фигурами становились деревенские старейшины, избираемые из заслуживающих уважения крестьян не моложе пятидесяти лет. Они работали в тесном контакте с главами десятидворок (цзя) и сотен (ли). В обязанности старейшин, наряду с прочими, входило осведомление высших властей о недостойном поведении местных чиновников и составление детальной отчетности о состоянии земель и дворов. Представленные ими сведения на волостном уровне (в городах – на уровне кварталов) объединялись в «желтый реестр» – названный так по цвету бумаги, в которую он оборачивался. Свод, произведенный на провинциальном уровне, по тому же признаку назывался «рыбье-чешуйчатым» (иногда переводят как «голубой»). Реестры периодически уточнялись, что позволяло верховной власти иметь детальную и достоверную информацию как о численности и благосостоянии своих подданных, так и о направлении протекающих в их среде имущественных процессов.