Однако с 1886 года сам Юлий Бутц практически перестал заниматься ювелирной работой. Любитель изысканных вещей, он продолжал набрасывать рисунки изделий. При всей всеядности эклектики, пользующейся арсеналом заимствований из различных европейских стилей, Юлий Бутц, работая над заданиями Кабинета, более склонялся к решению в духе классицизма предметов (особенно составляющих парюру), построенных на растительных и геометрических формах. Смысловые же точки узора всё чаще акцентировались вкраплениями ярких пятен самоцветов в сплошь выстланный «инеистыми» алмазами фон.[533]

В 1886 году Юлий Бутц, сохранив за собой фамильную фирму «Ф. Бутц», продал свою мастерскую двадцатишестилетнему финну Томасу Полвинену, некоторое время стажировавшемуся в её стенах. Уроженец городка Кумманиеми, расположенного возле самой русской границы, совсем юным приехал искать счастья в Петербург. Ему удалось поступить в ученики к золотых дел мастеру Пекке Иннанену и довольно быстро овладеть у земляка секретами выбранного ремесла.

Кстати, в это время в Северной Пальмире работало много выходцев из Княжества Финляндского. Один из них, золотых дел мастер Туомас Копонен, очень любил делать ставшие модными броши, весьма натуралистично изображавшие различных насекомых. Тельце какой-нибудь летящей мушки ювелир формировал обычно из двух крупных полусферических сапфиров, причём круглый кабошон имитировал её «грудку», а овальный – «брюшко», распростёртые же крылышки, покрытые сеточкой «жилок», сплошь унизывали сверкающие алмазы.[534]

Сотрудничество Томаса Полвинена с Юлием Бутцем продлилось четверть века. Теперь в мастерской трудились пять-шесть подмастерьев. Работы было много, поэтому приходилось задерживаться до позднего вечера, часто захватывая и воскресенья. Незаурядный талант и разносторонность Полвинена высоко ценил неоднократно сотрудничавший с ним Хенрик Вигстрём.[535] Виктор Аарне, другой ведущий столичный мастер фирмы Карла Фаберже, вообще предпочитал обращаться в сложных случаях только к Полвинену.

По слабости здоровья Юлий Бутц нанял двух помощников (один из них, финн Карлссон, хотя и происходил из семьи, достаточно долго жившей в Петербурге, всё же предпочитал говорить на родном языке). Однако в 1911 году поставщик Высочайшего Двора тяжело заболел, родственники вынуждены были его объявить душевнобольным и увезти в Финляндию, в городок Сен-Микели.[536] Фирма «Франц Бутц» прекратила своё существование ещё до наступления 1912 года.[537] Закрылся и магазин, с начала XX века размещавшийся на Большой Морской, 15.[538]

Как же прихотлива судьба! Юлий Бутц некогда учился вместе с Карлом Фаберже в престижной Анненшуле. Закадычные друзья с детских лет, они вместе путешествовали по Европе. Однако в 1870-е годы общественное положение приятелей в начале их карьеры было разным. Юлий Бутц тогда унаследовал семейную фирму «Ф. Бутц», ставшую ещё в 1865 году поставщиком Высочайшего Двора. И вот при этом преемнике фамильного дела она трагически закончила свою шестидесятилетнюю историю, а большинство произведений её мастеров погибло в эпоху революций, гражданских войн и многочисленных реквизиций. В результате имя ювелиров Бутцев сейчас известно лишь очень узкому кругу знатоков. Зато Карл Фаберже, занимавший вначале отнюдь не столь блестящее положение в обществе, благодаря своей энергии и мудрости сделал захудалую отцовскую мастерскую основой блестящего предприятия и прославил свою фамилию во всём мире.

Долгое время в Петербурге славился «Английский магазин», в 1830-1870-е годы выполнявший не только многочисленные, но и, пожалуй, самые ответственные работы для императорской семьи. Название своё он получил от хозяина, выходца с Британских островов. Однако в Северной Пальмире он не был первым торговым заведением под таким именем.

Первый «Английский магазин», разместившийся на углу Невского проспекта и Большой Морской улицы (ранее именовавшейся Малой Миллионной), в доме Васильчикова (ныне № 16/7), открыл ещё в 1786 году купец Пикерстиль, переехавший сюда с Галерной (Английской) набережной. Через четыре года владелец уехал на родину, а в 1791 году «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовали объявление, что «Гой и Беллинс – содержатели Английского магазейна, который ныне из дома графини Матюшкиной переведён против Музыкального клоба в дом под № 71, что стоит угол Невской и Луговой Миллионной улицы и в которой вход с Миллионной» обещают и впредь доставлять почтеннейшей публике «самые лучшие и модные товары за сходную цену».

В последнее десятилетие «осьмнадцатого» века это был не единственный «Английский магазин». В столице, благодаря послаблениям 1782 года в правилах торговли, а также именному [539] указу Екатерины II от 8 апреля 1793 года, запрещавшему импорт французских товаров и устранявшему тем самым потенциальных конкурентов, британские подданные держали по крайней мере ещё три крупные лавки, причём каждая из них претендовала на пышное название «подлинно Английского магазина», снабжающего российских англофилов модными предметами роскоши.

Кембриджский профессор Эдуард-Дэниэл Кларк, путешествуя по России в 1800 году, подметил, что для жителей обширной империи «почти любой предмет удобства, комфорта или роскоши должен быть привезён из Англии, иначе он не имеет в их глазах никакой ценности». Над этим преклонением перед иноземными изделиями издевался и садовник-шотландец, ему было смешно видеть, как петербуржцы «так неумеренно восторгаются всем английским, что мошенники-торговцы на рынке готовы поклясться относительно многих произведённых в России вещей, что они английские, с единственной целью вздуть цену».[540]

Ассортимент товаров у британских купцов всегда бывал обширен. Когда в начале мая 1801 года очередной заезжий путешественник с берегов Альбиона зашёл «в магазин миссис Хой», он убедился, что в этом большом английском торговом доме «продается всё».[541] Графу Николаю Петровичу Шереметеву нравилось бывать в магазине «Гой и Белиз», причём он заходил туда не за одними покупками: сблизившись с владельцами, любил проводить время у них в живой беседе, а за закуской, поданной любезными хозяевами, вообще чувствовал себя как дома.[542]