карибу, а равно и мороженой рыбы мы с Уиллом торжественно перешли сегодня (а точнее сказать, вернулись) на пеммикан. При этом даже Уилл, не выказывавший прежде склонности к всякого рода обрядам и церемониям, посчитал необходимым обратиться ко мне с короткой предваряющей наш ужин речью. «Виктор, – сказал он, многозначительно глядя на бурлящую на примусе кастрюльку, – у меня две новости для тебя – хорошая и плохая! Начну с плохой. У нас не осталось ни мяса, ни рыбы, по крайней мере до конца перехода. Теперь у нас остался только пеммикан!» Предводитель сделал паузу, дав мне возможность прийти в себя после обрушившегося на нас несчастья. Убедившись, что я вполне оправился от шока и спокойно, во всяком случае без рыданий, воспринял это известие, Уилл продолжил: «А хорошая новость – это то, что пеммикана у нас много!» – и в доказательство своих слов не без пафоса открыл крышку кастрюльки. Сразу же по палатке поплыл дразнящий запах нашей излюбленной смеси из пеммикана, сыра и риса!

Глядя на это великолепие, я сразу вспомнил строки из знаменитой песни Городницкого «Атланты»:

И жить еще в надежде

До той поры, пока

Уилл в мешке содержит

Прекрасный пеммикан!

Нырнули в мешки и тщательно упаковались – предстояла холодная ночь. Но после такого ужина холод был нам не страшен! Ладони горели, трещины на пальцах саднили, но тем не менее ночь прошла и наступил следующий день – День Победы!

9 мая

Вот птица прилетела, и ага!

Вот птица прилетела, и ага!

Вот птица прилетела, а весна не настает.

Вот птица прилетела, а вокруг все тот же лед…

(Вольное переложение известной песни)

Погода в течение дня: температура минус 31 – минус 25 градусов, ветер юго-восточный 1–3 метра в секунду, ясно.

Начало Дня Победы было ознаменовано ярким солнцем, синим небом и рекордно низкой температурой: впервые за все время наблюдений столбик термометра опустился ниже отметки 30 градусов. Первое, что я обнаружил, выйдя в 6 часов из палатки, была маленькая лежащая на снегу рядом с палаткой птичка. Размерами и оперением она напоминала нашего воробья с той лишь разницей, что клюв у этой бедняжки был подлиннее, а грудка была желтоватого цвета. Она целиком поместилась у меня на ладони. Скорее всего, она просто ударилась о палатку и упала, поскольку, несмотря на сильный мороз, было еще не настолько холодно, чтобы птицы, тем более такие, как пуночки (а это была, вероятно, именно она), замерзали на лету. И как бы в подтверждение этого буквально в нескольких метрах над нами летала вторая такая же птица, всем своим видом выражавшая беспокойство по поводу случившегося с ее подругой или другом. Я принес птицу в палатку и устроил ее на сетку над примусом, где обыкновенно сушились наши вещи. Скоро птица ожила и сидела, нахохлившись, на сетке с таким видом, будто это было ее законное место. На этом, однако, наши птичьи приключения сегодняшним утром не закончились. Разбирая палатку, я обнаружил прямо под полом еще двух таких же бедолаг. Одна, увы, не подавала никаких признаков жизни, другая же еще моргала глазами. Поскольку лагерь был уже свернут, я решил спрятать птицу за пазуху, поместив ее поближе к телу, в нагрудный карман. Так я и двинулся в путь – с птицей за пазухой. Ребята о моей находке ничего не знали.

Погода развивалась по вчерашнему сценарию: неприятный с утра ветерок угомонился, а набравшее высоту и весенний кураж солнце грело по-настоящему. Идти стало жарко, но я не мог расстегнуть куртку, так как боялся потерять птицу, дававшую иногда о себе знать царапаньем окончательно оттаявших лапок. Сегодня с утра лидировал Уилл. Все шло своим чередом, как вдруг предводитель, как будто его что-то толкнуло, резко изменил курс на 90 градусов к западу. Я взглянул на компас и понял, что довольно долго мы шли на восток. Не знаю, что было тому причиной: то ли Уилл задумался о чем-то своем и долгое время не контролировал компас, то ли он не выставил правильно склонение, хотя каждое утро Джеф как официальный штурман экспедиции во всеуслышание объявлял это самое склонение, для того чтобы мы все могли бы откорректировать свои компасы. В момент такого «прозрения» предводителя я с его упряжкой находился от него на расстоянии около 200 метров и поэтому, когда Уилл повернул, решил срезать угол и пойти в правильном направлении. Вообще говоря, такая ситуация случалась крайне редко, поскольку не только идущий впереди человек, главной задачей которого как раз и являлось сохранение заданного нашим штурманом курса, но и каждый из нас мог дополнительно контролировать направление движения, чтобы вовремя исправить возможные, особенно в условиях плохой видимости и отсутствия солнца, ошибки лидера. Сегодня же мы полностью положились на хорошую погоду и опыт предводителя, за что в результате и поплатились. Еще одной возможной причиной того, что мы вовремя не спохватились, было то, что отклонение предводителя к востоку совершалось плавно и совершенно незаметно на фоне начисто лишенного ориентиров горизонта. Некоторое время мы продолжали двигаться параллельными курсами, при этом погруженный в свои думы предводитель одиноко скользил на лыжах метрах в пятистах от основного пелетона, никаким образом не проявляя интереса к тому, что творится у него за спиной. Я притормозил собак и подождал ребят, чтобы решить, что делать дальше.

Пока подъехали остальные упряжки, Уилл оторвался еще больше, но затем, очевидно, все-таки взглянув назад, остановился и по обыкновению прилег на снег, чем нас окончательно озадачил. Наверное, воссоединение с нами не входило в его ближайшие планы, иначе чем можно было объяснить такое поведение. На его месте я, например, выбрал бы более разумную тактику, рассчитанную на то, что собакам с гружеными нартами значительно тяжелее выйти на траекторию Уилла, чем ему на лыжах и налегке выйти по кратчайшему пути на линию нашего курса и продолжить лидирование или дождаться нас для дачи показаний. Общим собранием постановили, что я должен быстро настичь Уилла и вернуть его в лоно экспедиции. Но стоило мне пришпорить свои «Rossignol» и помчаться к скучавшему на снегу предводителю, как тот, не дожидаясь меня, вскочил и продолжил прерванный было полет в прежнем направлении, как бы приглашая нас следовать за ним. Мне стоило больших трудов настичь набравшего темп Уилла. Между нами состоялась весьма примечательная беседа. Я, запыхавшись: «Уилл, ты идешь не