— Хорошая была потасовка. Ребята не скромничали, дрались от души и…

— …и ты получил удовольствие, — закончила я.

— Откуда знаешь? Тебя же там не было. Я видел, как ты мимо меня рванула.

— Один товарищ сказал. Сам он человек мирный, и его удивило, что тот, кто затеял драку, дрался с таким наслаждением.

— Это тот фраер, что с тобой был? Он быстро слинял…

— Торопился очень. Боялся, что картина из рук уплывает.

Я старалась говорить как можно беззаботнее, но голос все-таки дрогнул, и Голубкин это заметил. Не донеся бутылку до рта, он замер и с интересом уставился на меня:

— Неужели он ее у тебя спер?

Я молча кивнула.

— Хорошая картина была?

Я неопределенно пожала плечами:

— Как посмотреть.

Ответ его успокоил, и он снова занялся пивом.

— Что теперь делать собираешься? — равнодушно поинтересовался он между двумя глотками пива.

— Заеду тут в одно место — и домой.

Голубкин одобрительно кивнул:

— Лады. Мне этот городишко уже поперек горла. Тоска смертная. Только и развлечения, что за тобой и теми придурками таскаться.

— А вчерашняя драка? — напомнила я.

— Если б не это, так вообще можно было бы удавиться, — сердито огрызнулся он.

— Не злись. Может, еще что хорошее случится. Те трое, я думаю, в долгу не останутся.

Голубкин горестно скривился:

— Пустые надежды. Они еще ночью в Москву укатили.

— Проверял?

— Естественно. Но сначала с их шофером переговорил. Убедительно просил ребят отозвать и прекратить всякую возню вокруг тебя.

Голос Голубкина был полон отвращения и недовольства собой. В другое время я обязательно пристала бы к нему с расспросами, что это его так расстроило, но не в то утро.

— Ты знаешь их шефа? — уточнила я, не веря собственным ушам.

— Он меня знает, и этого ему за глаза достаточно, — сердито пробурчал Голубкин, пристально разглядывая точку на горизонте.

— Постой, постой… Это что ж получается? Ты знаком с хозяином этих парней и можешь обратиться к нему с просьбой… Так какого черта ты не утряс этот вопрос еще в Москве?! Почему не сделал так, чтобы они за мной сюда не тащились?! — забыв обо всем на свете, заорала я на Голубкина.

Тот в долгу не остался, прорычал мне прямо в лицо:

— Ты меня с кем-то путаешь, дорогая! Я не Господь Бог!

— Ага! Ты его слуга на земле, — не осталась в долгу я. — Если ты смог позвонить ему сегодня ночью, так что тебе мешало сделать то же самое несколькими днями раньше?

От едва сдерживаемого бешенства у него побелели крылья носа. Когда он наконец справился с собой, голос его упал до хриплого шепота:

— Я не буду объяснять, чего стоит такой звонок, тебе это знать необязательно. Вот только мне за него еще платить и платить… А позвонил я сегодня только потому, что ты неизвестно куда умчалась. Скажи, пожалуйста, где тебя носило? Я на этой лавке всю задницу отсидел, тебя дожидаючись. Надеялся, у тебя хватит ума сразу сюда, к машине, бежать, но ты явилась только сейчас. А на дворе, между прочим, уже полдень! Может, расскажешь, чем все это время занималась? Молчишь? И на здоровье! Мне, по большому счету, без разницы, где ты была и что делала. Это те трое тобой сильно интересовались и, когда со мной разобрались, со всех ног кинулись тебя искать. Прикинь, что они сотворили бы, встреться вы в тихом переулке? И спасать тебя было бы некому! Я не Фигаро, одновременно и здесь и там быть не могу!

Природа меня воображением не обделила, и я в тот же миг и очень живо представила себе все, что со мной могло произойти. Представила и содрогнулась. Картинка получилась страшненькая. Ребятам дали поручение проследить за дамочкой и в тот момент, когда она раздобудет заветную картину, ласково оную у нее изъять. Работа выглядела простой, никаких сложностей не предвиделось, и парни, естественно, на это настроились. Но тут неожиданно, словно черт из коробочки, появляется неизвестный нахал и затевает драку. Парни задиру, конечно, отметелили, но, зная Алексея, можно было с уверенностью утверждать, что и им прилично досталось. Неудивительно, что после драки они, пылая праведным гневом и жаждой мщения, сразу же пустились разыскивать меня. И если бы нашли, то простым изъятием картины дело бы не ограничилось.

От этой мысли меня пробрал озноб, и я с укором спросила:

— Их было трое, а ты один! Почему? Разве ты не мог прихватить с собой своих парней, если уж собрался сюда ехать?

Голубкин одарил меня тяжелым взглядом исподлобья и нехотя пробурчал:

— Не мог. Если я один, это просто драка, а если стенка на стенку — уже война.

«О господи! Во что я его втравила?» — ужаснулась я. Оправданием мне могло служить только то, что, обращаясь к нему, я толком не понимала, о чем прошу. К сожалению, легче мне от этого не стало.

— Кто же они такие? — поинтересовалась я.

— Эти-то? Служба безопасности одной конторы. Академия генеалогических изысканий называется. Но это так… прикрытие. «Крышуют» они его. Настоящий хозяин у них совсем другой. — Приятель удрученно вздохнул:

— Болтанула ты что-то лишнее, подруга, вот они к тебе и прицепились.

«Ты прав, дорогой. Не удержалась от соблазна покуражиться над коротышкой с наманикюренными ногтями. Ляпнула о картине Веласкеса, а он хозяину доложил… Погорячилась, в азарте словестной перепалки забыла, что иногда одно вскользь сказанное слово может привести к крупным неприятностям, а тебе теперь расхлебывать», — горестно подумала я, виновато глядя на Голубкина.

— Если все так сложно, зачем же ты полез?

— Ты же сама просила разобраться, — усмехнулся он.

— А ты бы отказал!

— Не смог.

Как только он это произнес, мы оба почувствовали себя неловко. Между нами повисло тяжелое, полное воспоминаний, молчание. Алексей первым пришел в себя и, натужно кашлянув, сообщил:

— А с теми, что угрожали твоей знакомой, пока не все ясно. Ребята работают. Как только что прояснится, позвоню.

— Не нужно! Оставь.

— Не дергайся. Все будет путем.

— Любишь ты валенком прикидываться, — укоризненно покачала я головой.

Голубкин закатил глаза и загундосил:

— Сами мы не местные, живем в деревне, политесам не обучены.

Была в его характере черта, которая доводила меня до белого каления. Его настроение, вне зависимости от обстоятельств, могло меняться просто на глазах. Вот как сейчас. Только что дурачился и вдруг, оборвав себя на полуслове, резко приказал:

— Все, поднимайся. Пора двигать. Время поджимает. Меня в Москве ждут.