class="p1">— Я прошу тебя не как капитана. А как друга…

Наоко отвела взгляд, закусила губу. Воцарилась гнетущая тишина.

— Смотри, не обижай эту свою Снежинку, а то вернусь и надеру тебе задницу, дурак, — нарушив тягостное молчание, сквозь слёзы сказала Наоко.

Мирослав улыбнулся и подумал, что, наверное, научился от Снежинки немного транслировать свои чувства и мыли. Почему бы и нет? Ведь их расы родственны друг другу. Но главное — Том и Наоко ему поверили.

— Простите, друзья, — сказал он, подошёл и обнял их обеими руками. Прижавшись головами друг к другу, они замерли на мгновение в тихом прощальном жесте.

Эпилог

В искристом свете пещеры, прижав ноги к груди, сидела Снежинка. Поглаживая рукой лисёнка, она задумчиво наблюдала за мягко переливающимся узором на стене, сотканным из теней и красочных отсветов воды. Смятение и острое чувство одиночества овладели ей, как никогда раньше за многие тысячелетия, проведённые среди звёзд. Нет… она поступила правильно. Мирослав будет жить, а она завершит свой путь, как ей и было предначертано судьбой.

«Теперь мы будем рядом, сестра», — утешала она себя, но мысленно ловила на том, что не перестаёт думать о Мирославе.

Как же ей хотелось, чтобы он остался с ней.

Безмолвие пещеры нарушил едва уловимый, постепенно нарастающий звук. Апчхи встрепенулся, навострил длинные ушки, пламя на загривке беспокойно затрепетало. Снежинка резко встала и замерла, всматриваясь во мрак. Выбившаяся прядь волос тонкой линией рассекла её взволнованное, полное надежды лицо на две части. Навстречу ей сквозь стену тьмы медленно шёл человек. Выше её ростом, с доброй искренней улыбкой, с тёплым взглядом её сестры…

Клаус

Сергей Резников

— Деда, расскажи сказку! — Марк пододвинул стул к креслу Клауса и сел в предвкушении новой истории.

Клаус был очень старым. Электроприводы работали со скрипом, один видеосенсор разбит, речевой синтезатор иногда выдавал странные вещи, и Клаус начинал петь старые песни. Что-то про Рождество, Новый год. Марк слышал об этих праздниках, которые люди отмечали очень давно, в той жизни, которая для него была доступна только из рассказов старого робота. Истории давно исчерпались и пошли по кругу, но в этот раз Клаус удивил.

«Когда-то давным-давно, когда по Земле можно было передвигаться свободно, а не сидеть в убежищах, в одном из множества торговых центров служил робот. У него было обычное для робота предназначение — таскать грузы, убирать мусор, следить за порядком.

Но раз в год случалось чудо — робот наряжался в красные одежды, приклеивал себе роскошную белую бороду и ходил по торговому центру, раздавая подарки. Не все дети любили робота, некоторые дразнили, дёргали за бороду, хватали за ремень. Но робот прощал им это, он не мог злиться. Особенно в Рождество.

Как-то раз робота взяли в аренду богатые люди. Ему было велено развлекать детей в огромном особняке, пока взрослые праздновали Рождество в ресторане. Ох, тогда он и натерпелся! Капризные избалованные дети оторвали ему бороду, измазали его тортом, перевернули ёлку. Они кричали: „Санта не настоящий! Вали отсюда, железяка!“

И много других обидных слов, которые я повторять не буду.

Но робот стойко сносил все насмешки, он пел песни и раздавал подарки, плясал и шутил.

Никто не ожидал, что праздник закончится бедой. Ночью на горизонте возникло зарево взрыва, потом пропало электричество, перестали работать мобильные телефоны. Робот не растерялся, он сразу увёл детей в подземный бункер, что располагался под домом богачей. В те тяжёлые времена, когда война всё время дышала в затылок, богатые частенько строили себе убежища.

И дети были спасены…».

— Марк, пора спать! — послышался голос мамы.

Марку хотелось дослушать до конца, однако он был послушным ребёнком и поэтому пошёл в свою комнату, лишь спросив напоследок.

— Деда, это ты про себя рассказывал? Это ты спас тех детей?

— Ага.

— И что с ними стало потом?

— Хотел бы я тебя сказать, что они жили долго и счастливо, но, к сожалению, Марк, они умерли. Не дожили даже до следующего Рождества. В убежище проникла радиация, она отравила воду, пищу и даже воздух. Дети покрылись язвами, их кожа покраснела…

— Клаус! Быстро перестань! Он же ребёнок! — в комнату забежала мама Марка и увела его.

— Он всегда будет ребёнком. — Старый робот улыбнулся.

Клаус не мог жить без людей, без их голосов, улыбок, даже без их насмешек. Поэтому он и воссоздал их — нелепых, угловатых, скрипящих шарнирами и гудящих сервомоторами. И неважно, что они сделаны из железа и пластика, неважно, что ему не хватало запчастей, чтобы починить себя. Главное, что его создания напоминали Клаусу те прекрасные дни, когда он отмечал Рождество и Новый год.

Чучек

Артём Кельманов

— Эй! Ты видел Чучека?

— Нет.

— А ты?

— И я не видел.

Тамук слонялся по огромной пещере, тормошил соплеменников, задавая всем один и тот же вопрос. Соплеменники качали головами, разводили руками, а кто-то даже огрызался, разумеется, нарываясь на оплеуху, но о местонахождении друга Тамуку никто ничего вразумительного так и не сказал.

— Женщины! Чучека не видели?

Женщины, начищавшие здоровенный череп снежного тигра, наперебой загалдели в том смысле, что и вечность бы ещё они этого Чучека не видели.

— А-а-а… Ну вас! — Тамук махнул на них рукой.

— А я видела, — перебила галдёж рыжая Ша-Шай. — Он наружу пошёл.

— Рисовать?

— Рисовать.

— Спасибо! — Тамук благодарно похлопал Ша-Шай по плечу и отправился к выходу из пещеры.

* * *

Чучек выбивал на скале извилистую линию. По замыслу художника это была охотничья лыжня, с одной стороны от которой он изобразил два, а с другой — три дерева. Они символизировали густой лес. Глядя на своё творение, Чучек удовлетворённо кивнул, а затем принялся за охотников — они получились особенно хорошо — лыжи на ногах, в руках — луки, дубинки и копья, детородные органы победоносно торчат, а множество маленьких чёрточек изображают волосатость.

— Вот ты где! — из пещеры появился Тамук. — Ша-Шай сказала, ты рисуешь.

— Ша-Шай сказала?

— Она.

Помолчали. После месяца ледяных бурь наконец выдались ясные деньки, и сегодняшний день не был исключением. Лазурное, будто брюхо хищной птицы Рых, небо манило бездонной пропастью, а на снегу плясали солнечные искорки.

— Мне нравится Ша-Шай, она добрая и у неё широкие бёдра, — задумчиво произнёс Чучек и, кутаясь от мороза в шкуру, взялся за изображение тигра.

Гулкий стук острого камня о скалу эхом разносился по окрестностям.

— Она хорошая, да, — согласился Тамук. Он, в отличие от лысого Чучека, имевшего волосы лишь на голове, в шкуру не кутался, да и вообще находил день