Отдохнуть.

Это было заманчивое предложение.

К тому времени ему уже не казалось, что дьявол много на себя берет и пытается подменить его, истинного и единственного творца, а тем более присвоить себе чужие лавры. Этот дьявол наверняка не страдал тщеславием, поскольку был изначально лишен человеческих свойств, да и лавры выглядели как-то сомнительно. Становилось понятно, что цель у него (если в данном случае вообще можно говорить о цели) — другая.

Барский назвал бы этой целью уничтожение — и не слишком сильно ошибся бы, — но это всего лишь лежало на поверхности. Поскольку ненависть или стремление к господству тоже были чем-то вполне антропоморфным, возникал вопрос: что стояло за попыткой его, Барского, устранения? Неужели какая-то глубинная логика выводила его из игры, сделала пока не убитой, но лишней фигурой в партии, гамбит которой он сам же и разыграл?

Таким образом, вопрос поворачивался несколько другой стороной: если логика дьявольская, то насколько тесно она переплеталась с тайными и явными устремлениями литературного льва… и насколько точно имитировала их? Мысль насчет дьявола-экзистенциалиста поначалу вызвала у Барского ухмылку, а потом он сказал себе: почему бы нет? Этот мог быть кем угодно. И нахвататься чего угодно. Например, из сети. Барский не был уверен, что дьявол не воспользовался для этого каким-нибудь неизвестным ему способом связи.

Неуязвимый виртуальный мошенник занимался подтасовкой смыслов, и соперничать с ним в этом было под силу только другому дьяволу. Хотя почему неуязвимый? Барский всё еще тешил себя иллюзией, что в любой момент может остановить его, отключив компьютер. Впрочем, если совсем откровенно, он подозревал, что программа вышла за пределы породившего ее электронного гнезда, сменила среду обитания с ЧИПов на мозги, вселилась в «креатур» и «хозяев», а также во всех, кто оказался в ее незримой паутине. А весь этот детский сад с картами Таро на экране — для него, для Барского. Тут он живо представил себе выжившего из ума бога в какой-нибудь небесной лечебнице для престарелых, которому персонал подсовывает бесконечную мелодраму — утешительный лживый сериал, — дабы старичок вел себя спокойно и не мешал другим, знающим правду о том, что он натворил, когда был еще в силе…

Перед тем как ответить на вопрос («ЖЕЛАЕТЕ ОТДОХНУТЬ?»), он еще раз обвел взглядом игровое поле. Появилось кое-что новенькое. Дьявол создал «Зону недосягаемости», в которой на данный момент пребывали двое «хозяев» и его же, Барского, «креатура». Он понятия не имел, что это означает. Может быть, и смерть — но вряд ли. В отношении мертвецов использовалась иная терминология.

После визита бывшего боксера Барский ждал очередных гостей, однако в гости к нему пока никто не явился, несмотря на более чем убедительные показатели вероятностей, которыми до сих пор любезно снабжала его программа. Возможно, это был еще один признак того, что он сделался ненужным, примета исподволь сплетенного заговора — но тогда кто был заговорщиком? Персонаж, обозначенный Двойкой Жезлов, так и не добрался до него, хотя, судя по всему, очень хотел. Дама Пантаклей (тут имело место очередное повышение статуса) свернула с первоначального пути, и девяностодвухпроцентная угроза с ее стороны неожиданно сменилась восьмидесятипроцентной лояльностью.

Барский озадаченно погладил свою элегантно подстриженную бородку. Требовалось действие, не укладывающееся ни в какие прогнозы. Убийство он уже совершил; как видно, этого оказалось мало. Чего же больше? Кажется, он догадывался. Еще рановато списывать его со счетов…

Он выбрал ответ «Нет» и нажал «Enter».

Дьявол помедлил ровно секунду… Это было так похоже на человеческое желание поиграть у него на нервах. Барский надеялся, что только похоже.

На экране появилась надпись: «ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ ВВЕДИТЕ КОД ДОСТУПА».

Нельзя сказать, что он не предполагал такой возможности, — фильмы о взбунтовавшихся машинах наводили на него тоску последние два десятка лет. Разумеется, кода доступа он не знал. Дьявол закрыл лавочку для посторонних.

Барский подумал: какая ирония! Он укокошил боксера, чтобы помешать ему сделать то, что сейчас сам мог бы сделать с удовольствием. Но не сделает. Потому что еще большее удовольствие ожидало Барского впереди — переиграть дьявола на его же поле. Вот только вопрос, какого дьявола — маленького, поместившегося в ноутбуке, словно джинн в лампе, или того, большого, искушениям которого он поддавался всю свою жизнь? Ответ: желательно обоих. Хотя, надо сказать, в отличие от подавляющего большинства людей дьявол честно соблюдал условия сделки.

— Утро, — ответил он.

Мрачный мужчина в длинном черном пальто подошел ближе, и Параход понял, что главная и самая трудная задача на ближайшие пять минут — не достичь взаимопонимания, а не испортить всё позывом к извержению из себя наспех проглоченного завтрака.

Ох черт, вот это была вонь! Она даже заслуживала уважения, потому что свидетельствовала о многолетнем самоотречении. Человек, который так вонял, положил на остальное человечество давно, бескомпромиссно и бесповоротно.

Ну и о чем с таким договариваться?

Однако к любой вони рано или поздно привыкаешь. Когда пять минут истекли, Параход (который, справедливости ради, и сам не благоухал) не без удивления обнаружил, что всё еще дышит, и вознадеялся, что гримаса на его лице с небольшой натяжкой может сойти за улыбку вежливости. Впрочем, очень скоро стало ясно, что для бродяги (слово всплыло само собой) гримасы на лицах не имеют никакого значения. Он был как тот проктолог из анекдота, только видел в других людях (чужих) даже не задницы, а сразу извергаемую этими частями тела субстанцию.

Параход не обольщался на свой счет: в глазах бродяги он тоже относился к этой категории. И мог бы уже валяться с дыркой в голове, если бы не передавал на всех волнах успокаивающую мелодию: «Я хороший, я полезный, я могу помочь тебе защитить твою Малышку». При этом он не имел понятия, кто такая эта Малышка, но вовремя почувствовал, что никого важнее, чем она и Господь, для бродяги в этом мире не существует.

Был ли передаваемый «мотив» правдой? Параход старался — от этого зависела его жизнь. И, похоже, у него получалось — во всяком случае, пока. Если он до сих пор цел, следовательно, бродяга не уловил фальшивых ноток в его беззвучном «пении». А не сфальшивить было трудно — так же трудно, как обмануть ребенка. Пришлось проникнуться — и почти полюбить Малышку. А заодно и Господа.

Иногда Параход казался себе не просто до отвращения хорошим актером, а извращением природы, играющим смертельно опасные для души роли на незримых подмостках театрика, хозяин которого проводит большую часть времени сотней этажей ниже поверхности земли и редко лично присутствует на репетициях, ибо знает, что всё равно заполучит лучших из лучших к себе на веки вечные.

Но это так, в минуты слабости. В минуты силы Параход готовился к худшему.