Двор полукругом охватывал крепкий тын, украшенный битыми горшками и черепами. На посеревшем дереве белая кость казалась особенно яркой, почти блестящей. Вон тот, рогатый – коровий, а этот, зубастый – волчий, должно быть. А тот вообще непонятно чей, таких огромных даже у медведей не бывает. А эти вот, в ряд пять штук… Сердце Марички заколотилось со страшной силой. Маленькие человечьи головы, объеденные до голой кости. Детские черепа. Вот куда завели их с Ванькой беспечность и непослушание!

Пригибаясь, Маричка добежала до тына, а оттуда, под слепым прищуром темных окон, до избы. Вскарабкалась на пень, прильнула к мшистым бревнам, все еще хранящим запах топких болот. «Я мышка, крохотная мышка, – думала Маричка, осторожно заглядывая в окошко, – бегаю тут по своим мышиным делам, маленькая и незаметная. Стороной обходите, на меня не глядите». Из рассохшихся оконных рам вылетали звонкие голоса братьев Лебедевых и жалобный Ванькин скулеж. Жив, значит, гаденыш мелкий, слава тебе, Боженька!

Вон он, в углу сидит. Скорчился, с ногами на лавку забрался. Рядом Платоша, чинный такой, руки на коленях, точно прилежный ученик на уроке. Волосы светлые по плечам рассыпались, футболка белая, джинсовые шорты, даже кроссовки – все чистое, точно не по тайге бежал, а по пляжу прогуливался. Хорош, зараза такая, даже у маленькой мышки сердечко екнуло!

– Достал! А ну, завали, живо! – Гошка махнул перед Ванькиным лицом острой финкой. – Не то махом кишки выпущу!

хватит гостя пугать сынок

от страха мясо портится

Старческий голос скрипел несмазанными дверными петлями. От него несло падалью и дыбом вставала шерсть на загривке. Но хуже всего – он не звучал. Он был. Рождался прямо в голове, где-то между виском и левым ухом, и дрожал там натянутой тетивой. Гошка послушно спрятал нож, уселся за стол, почесывая нос, из-за которого и получил свое прозвище.

с мясом надо бережно остолопы – вещал невесть откуда взявшийся голос, – вы же свиней не пугаете за ушком чешете словом добрым приласкаете

Глядя в одну точку, братья Лебедевы согласно закивали. Маленькая мышка, я маленькая мышка, проследила за их взглядами и еле сдержала испуганный крик. Теснее прижалась к стене, на меня не глядите, мимо идите.

Возле черной от сажи печи в тяжелом деревянном кресле, выложенном шкурами, сидела старуха. Сперва Маричка разглядела только огромную голову, заросшую седыми, свалявшимися в колтуны, немытыми волосами. На иссеченном морщинами лице – крючковатый хищный нос, узкие бесцветные губы, холодные рыбьи глаза. Тонкая дряблая шея, а от шеи вниз – неподвижный обрубок. Бесполезные конечности – короткие высохшие культи ног, веревками висящие руки со сросшимися пальцами, – распухшими суставами крепились к рахитичному тельцу.

ну чего развел тут мокрое место мужичок с ноготок – заворковала ведьма, и по тому, как удивленно вскинулся Ванечка, Маричка поняла, что до этого он ничего не слышал, – у бабушки без тебя сыро как в озере

Над столом поднялась деревянная ложка с обгрызенными краями, повисела в воздухе и поплыла к Ваньке.

на ка вот тебе машинку – Ванька восторженно протянул руку к подарку, – поиграй поиграй а после в баньке тебя попарим и к мамке папке отведем

– Мать, а может, без баньки, а? – недовольно спросил Платон. – У нас насос сломался, вручную воду таскать придется. Такая еще морока с ней, с банькой этой…

ты паскудник за собаку мать держишь – рассвирепела карга, – он весь потом изошел страхом пропитан грязный чумазый отмойте сперва

– Да поняли, мать, не кипиши. – Гусь хлопнул по столу татуированной лапой. – Сделаем. Хотя, по чесноку, Платошка прав: все одно пацана живьем в котле варить, там бы и помылся…

Маричка вцепилась зубами в кулак, чтобы не закричать от страха.

все топите баню оглоеды устала я

съем мальца в силу войду выпорю вас как сидоровых коз

и вот что еще

Минуя непутевых сыновей, старуха уперлась взглядом в окно.

в следующий раз кота мне принесите

мышей развелось

Маричка вжалась в стену. Скрипнула дверь. По кособокому крыльцу, громко стуча кирзачами, протопал Гусь. Платоша, выходя, мазнул рассеянным взглядом по Маричке, прилипшей к теплым бревнам, и побежал догонять брата. Кто заметит маленькую мышку, снующую по своим мышиным делам?

– Давай на «чи-чи-ко»: кому дрова, кому воду таскать? – донесся его удаляющийся мальчишески-звонкий голос.

– Ты на воде, я на дровах, – обрубил старший брат.

– А че вечно я на воде?! Я че, крайний?!

– Ты на воде, я на дровах, – с нажимом повторил Гусь.

Голоса стихли. Маричка с трудом дождалась, пока на заднем дворе застучит топор, а над крышей закружится, уходя в низкое небо, сизый дымок. Спрыгнула на крыльцо, толкнула дверь, на меня не глядите, мимо идите. Внутри пахло сухой полынью и нечистым больным телом. Ведьма, прикрыв веки, дремала среди грязных шкур. Седые, давно не стриженные патлы оплетали кресло и само тщедушное тело так, что непонятно было, где заканчиваются волосы и начинается шерсть. Ванечка, улыбаясь как дурачок, водил перед лицом грязной деревянной ложкой, с пухлых губ срывалось механическое тарахтение. Некогда было пялиться по сторонам, но Маричка, робкими шагами подбираясь к брату, не удержалась. С жадным любопытством глаза ее поглощали мрачное убранство избы.

Под низким потолком висели пучки сушеных трав и соцветий. Их терпкий летний дух тонул в нечистом смраде. По закопченным балкам копошились и попискивали нетопыри – весь пол в белом помете. На столе да на полках оплывшие свечи плакали застывшим черным салом. Кругом грязная посуда, рваная ветошь, битые черепки, хлам, тлен и погань. А в красном углу – ой, мамочки родные! – распахнул распятые объятия Христос с козлиной головой.

здоровые нынче мыши пошли – заскрипел меж Маричкиных ушей ведьмин голос, – упитанные мясистые

Рыбьи глаза ведьмы видели все, как есть, и маленькая мышка поняла, что попалась. Нечего теперь таиться. Маричка метнулась к брату, от души влепила улыбающейся мордашке хлесткую пощечину. Ванька скуксился, но Маричка не дала разреветься, потащила за собой.

Пять шагов они успели сделать. Только пять. В пол-ладони не дотянулась Маричка до двери. Невидимые руки бесцеремонно развернули детей, потащили обратно, к дубовому креслу, где среди ветхих шкур скалила длинные желтые зубы парализованная карга.

Ванька сдался сразу. Да и много ли силенок у пятилетнего мальчишки? Упал на грязные доски, глаза закатились, кровь носом. Чудом Маричка руку брата не выпустила. Слабость в ногах, стопудовый груз на спине, шум в ушах, не выстоять, не удержаться. Но она выстояла. Схлынула первая волна, и Маричка шагнула к дверям, волоча за собой бесчувственного брата.