упрямая мышка сильная – шум в голове обратился в каркающий смех, – хорошо что сама ко мне пришла моей будешь моей мышкой

Руки-невидимки рванули назад с утроенной силой, и Маричка не сдюжила, развернулась. Белые глаза карги усеивали густые сети лопнувших сосудов. От напряжения из крючковатого носа тонкой струйкой лилась красная юшка, смешиваясь на подбородке с вязкой слюной. Бескостные руки-плети извивались и гнулись обезумевшими змеями. Внутри парализованного тела клокотала сейчас такая мощь, что высохшие мышцы забыли о своем бессилии. С ужасом Маричка почувствовала, как ноги ее отрываются от пола.

Бесполезно бороться. Но если подчиниться, Ванька умрет страшной, мучительной смертью, чтобы еще сильнее напитать эту злую Силу. Его глупый черепок украсит пустую палку в покосившемся тыне. А что будет с ней, что будет с маленькой мышкой Маричкой?.. Что-то страшное, чудовищное, во много крат худшее, чем смерть. Но внутренний голос шептал: подчинись, поддайся, так надо. И Маричка сдалась.

Не встретив сопротивления, чудовищная сила рванула девочку к ведьме. Слишком сильно. Слишком резко. Непослушные ноги пронесли Маричку через горницу. А послушные руки схватили со стола чугунок с остатками присохшей каши и с размаху врезали старухе по голове. Призрачная сила тут же исчезла. Ведьма уронила голову на ссохшуюся грудь, киселем растеклась по креслу. Маричка сгребла седые волосы рукой, приподняла уродливую голову. Обострившееся чутье подсказало – жива, жива ведьма, но очнется нескоро. Маричка поспешно выпустила сальные патлы, с омерзением вытерла ладонь о платье. Все не покидало чувство, что меж пальцами шныряют скользкие белые черви.

Не теряя времени, Маричка потащила брата на улицу. Через скрипучую дверь, по косому крыльцу, сквозь заросший двор, за страшный тын, в заповедную чащу, дальше, дальше, дальше! У самой кромки леса, где нахоженная тропинка смыкалась с елями, Маричка обернулась и горько вскрикнула. От избушки на беглецов, уронив от изумления челюсть, пялился Платоша.

Дети припустились по присыпанной палой хвоей тропке. Ветви еловые, укройте! Корни смолистые, бросьтесь душегубам под ноги! Заведи, заплутай их, тропинка заветная, сбей со следа Гусей-Лебедей! Но старые сказки забыты, а старые боги мертвы. Где та говорящая яблонька, где речка с кисельными берегами? Прямо идет дороженька, а по пятам за Маричкой и Ванькой мчат братья Лебедевы, и уже слышны за спиной сбивчивое дыхание Платона и сдавленная ругань Гошки.

Ванька – молодец, мчал как молодой козленок. Не запнулся ни разу, не заплакал, вцепился в ладонь клещами. Он и в печку запрыгнул раньше, чем Маричка подсадила. Скакнул в обожженный кирпичный зев и пополз на четырех костях. Маричка секунду промешкала, обернулась на погоню, и отчаяние сдавило сердце. Вот они, средь кустов маячат. Гусь чуть подотстал, держится рукой за бок, а Платоша несется впереди, со свистом выпуская воздух сквозь стиснутые зубы, растягивает рот в недоброй улыбке. Не успеть. Не уйти.

Ванька встретил на той стороне, поддержал под локоть, помог встать на ноги. Глаза испуганные, но решительные. Маричка потащила его за печь, сунула под разлапистую елку и зашипела:

– Сиди здесь. Будут звать – не откликайся. Выжди часок да уходи отсюда. Только по сторонам смотри не щелкай! Чуть что – беги со всех ног! Понял?

– А ты? – Ванька поднял на сестру чумазое лицо.

– А я следом, Ванечка, следом, – соврала Маричка.

Был соблазн остаться здесь, под мохнатыми теплыми лапами, что не пропускают свет даже ясным днем. Но надолго ли? Лебедевы в лесу родились и выросли, следы читать умеют. Если не отвлечь, не увести, найдут схоронившихся, и тогда уж без толку все. Где детям выстоять против двух бугаев? Маричка подобрала толстую кривую ветку, сбитую ветром. Наспех обломала мелкие сучья, оставляя длинные острые заусенцы, превратила палку в шипастую палицу. С этим нелепым оружием прислонилась к нечистой печи и прикрыла веки. Я маленькая мышка, маленькая мышка, на меня не глядите, глаза отведите.

Сотрясая воздух, из печи вырвалась отборная матерщина – Гусь подгонял младшего брата. Следом показалась всклокоченная лохматая голова Платоши. Повертелась по сторонам, сверкая голубыми глазами, углядела маленькую мышку и довольно осклабилась. А маленькая мышка взмахнула тяжелой дубиной и по широкой дуге двумя руками опустила ее на отвратительно красивое лицо. Удар наждаком содрал кожу, обломанными сучьями пропахал глубокие кровавые борозды. Платоша коротко вякнул и замолк, нелепо свесив руки до земли. Особо длинный и острый сук вошел ему в висок, да там и застрял, обломившись.

Выронив дубину, Маричка прижала кулаки к губам. Отступила на шаг, не в силах принять содеянное. Убийство потрясло ее, лишило остатков сил. Надо было мчать со всех ног, уводить Гуся, но она лишь беспомощно смотрела, как валится на землю безжизненное тело. Гошка Гусь выбрался неторопливо, отряхнулся от золы и пепла. На застывшую Маричку не глянул даже, точно не за ней гнался, не ей грозил. Обошел мертвого брата, разочарованно цокая языком.

– Смелая девка, бесстрашная. Хорошая бы из тебя баба выросла, – проворчал он, наконец обратив внимание на Маричку. – Жаль, не доживешь.

Стоптанный кирзовый сапог воткнулся девочке в живот. Боль почти не ощущалась, только воздух куда-то делся. Маричка упала на спину, по-рыбьи разевая рот, а на горло ей уже опускался носок сапога, блестела в татуированной руке самодельная финка.

– Пусти ее, сволочь! Оставь Маричку!

Давление на шею ослабло, но воздух не торопился заползать в горящие огнем легкие. «Дурак, – пыталась прохрипеть Маричка, – беги!» Превозмогая боль, она перевернулась на живот, вцепилась в ненавистный сапог, собрала всю свою животную ярость, всю ненависть. Ногтями впилась, зубами впилась, перегрызть бы гаду сухожилия! А в голове одна мысль колотится, терзает – нелепая, не к месту: «Ох, и влетит же мне от папы с мамой!»

Странно, Гошка Гусь встал как вкопанный. Не пытался отбиться, оттолкнуть. Даже не ругался. Молчал. И Ванечка молчал, дурак рыжий, заступник чертов. Весь лес притих, напрягся, вдыхая острый мускусный запах.

Маричка подняла голову. В двух шагах стояла навка. Та самая или другая, поди разбери их. Обезьянка с человеческим лицом и щучьими зубками. Близко к шумным агрессивным людям… навки так себя не ведут. Разве что… Маричка огляделась. Повсюду, прячась в тени еловых лап, припадая к хвойному ковру, сновали юркие звериные силуэты. Много, много навок, несколько десятков, не меньше. Неудивительно, что притих ошарашенный Гусь.

Навка подалась вперед, клацая мелкими зубами.

– Ну, ты чего, чего?! – угрожающе пробасил Гусь.

Зубастая мордочка сделала выпад, целясь выше сапога, и Гошка испуганно отскочил. К навке присоединилась еще одна, точнее один – самец, чуть покрупнее, угловатее, зубастее. Он злобно заклокотал горлом, обходя Гуся справа. Как по команде, снялись с мест остальные навки, потекли к пятящемуся человеку, по-лисьи лая и щелкая зубами. Отсекая от него грязных измотанных детей.