Но медовый месяц нового режима закончился чуть ли не раньше, чем начался. Хотя Римская империя при Антонине Пие оставалась внешне мирной, Марк Аврелий и Луций Вер почти немедленно столкнулись с несколькими тревожными кризисами. Им пришлось подавлять волнения в Британии и Верхней Германии, а война со старым врагом Рима, Парфией, стала неизбежной из-за растущей агрессивности царя Вологаза IV. Когда Вологаз послал свою армию в римскую провинцию Сирия, Марк и Луций поняли, что один из них должен принять личное участие в войне. Таким образом, Луций, более молодой и физически крепкий, отправился организовывать ответ римлян, пока Марк контролировал ситуацию в Риме.[682]

Пока Луций оставался на восточном фронте, Марк боролся дома с различными проблемами, включая наводнение Тибра, вышедшего из берегов весной 162 года, и с последовавшим голодом. Рождение еще одного ребенка Марка и Фаустины, сына, появившегося в конце этого года, позволило императорскому дому отпраздновать хоть что-то. Но переписка между Марком и Фронтоном в это время содержит намеки на некоторые проблемы со здоровьем жены и детей, особенно обострившиеся во время отсутствия Марка. К счастью, императорская семья была очень большой и суровые родственницы, жившие по соседству, взяли решение проблем в свои руки. Матидии Младшей, вдовствующей сестре Сабины и почтенной двоюродной бабушке Марка, теперь было около восьмидесяти лет. Переписка Марка и Фронтона свидетельствует, что юные дочери императора, Коринфиция и Фадилла, иногда переезжали к Матидии в ее городской дом.[683]

В Сирии парфяне оказывали упрямое сопротивление. Но к 165 году усилиями талантливых молодых полководцев, таких как Овидий Кассий, линию парфянского фронта удалось отодвинуть в Мёзию (современный Иран). Римляне разграбили парфянскую столицу Ктесифон и заставили Вологаза бежать. Сам Луций не мог похвастаться большим личным участием в победе. Он передал делу свои имя и власть — но большую часть времени проводил далеко в тылу, на курорте возле Антиохии, заработав себе репутацию плейбоя, хотя брак с Луциллой в это время уже имел место. После свадьбы в 164 году Луцилла стала Августой, как и Фаустина, — теперь невестки и обе императрицы, а также как мать и дочь. В 166 году Луций вернулся, чтобы отпраздновать 12 октября обоюдный триумф с Марком в Риме.[684]

Однако восточные армии, добившиеся победы, снова принесли домой чуму, вызвав смерть миллионов людей по всей империи и заставив отложить начало новой военной кампании для усиления границы по Дунаю. В 168 году наконец началась кампания против германских племен маркоманов и квадов, но в январе 169 года дальнейшее распространение чумы заставило Марка и Луция, совместное присутствие которых на театре военных действий считалось теперь необходимым, прервать зимнюю кампанию в Аквилее. В течение двух дней по дороге в Рим Луций перенес удар и умер, немного не дожив до сорока лет. Вынужденный вернуться к Дунайской кампании, Марк быстро обручил овдовевшую Луциллу с одним из своих полководцев, рожденным в Сирии Клавдием Помпеианусом. Говорят, против этого брака протестовали и Луцилла, и ее мать, поскольку Помпеианус был достаточно стар. Однако эти жалобы не были услышаны.[685]

Все внимание Марка сфокусировалось теперь на военных усилиях. Зимой 169–170 года, при подготовке к отложенному наступлению на германцев, он остановился в Сирмии (в нынешней Сербии)[686], сопровождаемый Фаустиной и младшим ребенком, трехлетней Аврелией Сабиной. Тяжелое финансовое положение государства заставило Марка собирать деньги на экспедицию путем распродажи на аукционе личного имущества, включая шелковые платья и ювелирные изделия, принадлежавшие Фаустине. Это стало прелюдией к награждению жены императора в 174 году беспрецедентным титулом Mater Castrorum, «Мать Лагерей». В дни Ливии или Агриппины этот эпитет был бы немыслимой честью для императрицы, неуместным и неестественным внедрением в самую мужскую сферу. Но теперь он свидетельствовал о большем военном давлении, перед которым стояла империя. Фаустина стала женским образом главы государства, хранительницей огня в домашнем очаге, она действовала как любимая женщина для военных сил — не отец, но мать.[687]

Вторжение маркоманов и квадов в конце концов было отбито, но Марк имел еще массу забот с мятежными племенами на Балканах, а также в Испании, и провел несколько следующих лет, приводя к миру эти страны. К 174 году он снова оказался в Сирмии, готовясь к новой фазе войны, — на этот раз против опасного сирмийского племени, лазигов, живших на венгерской границе. Новость о том, что бывший союзник, Авидий Кассий, был провозглашен императором в Сирии, Египте и других провинциях Востока, была нежелательным отвлекающим фактором, но эта авантюра раскольника вскоре сама по себе закончилась неудачей. В июле 175 года Марк покинул Сирмию с Фаустиной и сыном Коммодом, отправившись на Восток. Той же зимой, в возрасте около пятидесяти, Фаустина внезапно умерла в деревне Халала в Каппадокии.[688]

Сохранились две версии о том, как Фаустина встретила свою смерть. Первая приписывает ее подагре, что совпадает с данными переписки Фронтона и Марка Аврелия, где они часто ссылались на нее, говоря о недомоганиях Фаустины. Другая версия, куда более позорная для Марка Аврелия, заявляет, что Фаустина неохотно, но присоединилась к обреченному заговору Авидия Кассия из-за тревоги о детях в случае смерти Марка Аврелия. Эта версия добавляет, что она была неверной женой, и реальным отцом Коммода являлся некий гладиатор, убийца, который накормил Луция Вера отравленными устрицами, чтобы не дать тому раскрыть ее преступления. Согласно этому рассказу, Фаустина совершила самоубийство, когда план Кассия провалился.[689]

Последняя теория повторяет шаблон, уже знакомый нам по биографиям Ливии и младшей Агриппины — об использовании женщинами яда. Он опирается на вымышленную в основном «Историю Августы». Но эта версия разрушается реакцией убитого горем Марка Аврелия на смерть жены. Деревня Халала в память об императрице была переименована в Фаустинополис, был отдан приказ установить золотую статую Фаустины на ее постоянном месте в амфитеатре, откуда она наблюдала за играми всякий раз, когда присутствовал Марк. Был образован фонд ее имени для бедных девочек. Наконец, на римском монетном дворе был отчеканен обширный, беспрецедентный ряд монет в честь ее обожествления: как божественной патронессы армии и с ее вознесением к звездам на колеснице, которой она правит подобно богине-охотнице Диане.[690]