– Когда вы появились, – сказал Джон, – мы вроде как искали корень этой проблемы.

– Это правда? – спросил Ковбой-обтягивающие-джинсы.

– Да, – ответил Джон. – Похоже, что за всем этим стоит правительство.

Обтягивающие-джинсы выругался и сказал:

– Ублюдки. Я говорил это с первого дня. С первого же дня. – И добавил, обращаясь к парню рядом с собой: – Верно?

– Я встаю, – сказал Фальконер.

Он так и сделал. Никто не возразил.

– Каково это, – спросил какой-то мальчик из толпы, – драться на крыше поезда?

– Ветрено, – ответил Фальконер, и, обращаясь к Ковбою-Обтягивающие-джинсы, спросил: – Что ты имел в виду, когда сказал, что федералы свалили из города? Когда?

– Дыра в их штаб-квартире. Что-то взорвалось. Разве вы не слышали?

– О, – сказал Джон. – Мы, э, все гадали, что же это было.

– Прямо сейчас из города выезжает автоколонна. Так что теперь мы должны делать то, что они не смогли. И так происходит всегда. Вот почему с самого первого дня я об этом говорю. Пока федералы тикали из города, мы с братом два часа ходили от дома к дому, собирая всех с оружием и яйцами. Это мы взяли все это дерьмо под контроль, а не солдаты, носившиеся повсюду в своих скафандрах. Это мы положили конец грабежам, это мы патрулируем улицы каждый день и каждую минуту, посменно, за так называемой Зеленой зоной, которую установили федералы. Нас почти две сотни, мы работаем в три смены, круглые сутки, стреляем картечью по зомби и кормим ими вот ту дробилку. Мы – единственная гарантия того, что все снаружи больницы чистые, мы валим любого, кто подцепил заразу, и мы гарантируем, что больница останется запечатанной до тех пор, пока президент не отрастит яйца и не отдаст приказ выпустить по ней пару дюжин крылатых ракет.

Это привлекло внимание Джона:

– Погоди, что? Они выпустят крылатые ракеты? Когда?

– Когда отрастят яйца, как я и сказал.

– А у нас нет более точного времени ситуации с яйцами?

– Ты спрашиваешь потому, что хочешь, чтобы это произошло, или не хочешь?

– Ну, а что с теми людьми внутри карантина, которые не заражены? Мы должны вытащить их оттуда, верно?

– Приятель, любой, кто провел день внутри этого места, уже заразился раз пять. Если там и есть кто-то живой, они больше не люди. Мы знаем об этой заразе только одно. Если ты ее подцепил, лечения нет. Ты – ходячий труп. Если внутри есть люди, которые тебе дороги, ты должен относиться к ним так, словно ты своими глазами увидел, как они ушли в землю. Представь себе, как гроб засыпают землей. Найди время для траура и сделай то, что ты должен сделать. Но ты должен пережить это. Жалей о них, как бы ты жалел о своем доме, сгоревшем в огне. Это инфицированные, они скажут все, все что угодно, лишь бы ты потерял бдительность. Они могут выглядеть как ты и я, могут говорить как ты и я. Или как твой сосед, лучший друг или твоя мать. Но ты не должен колебаться. Думай о них, как о попугаях, имитирующих человеческую речь – слова звучат так же, но внутри нет души. Ты оказался лицом к лицу с ними? Ты. Не можешь. Колебаться.

– Во дает, – сказал кто-то поблизости.

– Смотри, – сказал Фальконер, – теперь я еще больше разозлился на ублюдков, которые надеются выйти сухими из воды. Они собираются превратить все жертвы в пепел и замести его под ковер. Кто-то должен ответить за весь этот бедлам.

Человек десять пробормотало: «Он чертовски прав», или что-то в этом роде.

– Скажи, чем мы можем помочь тебе, детектив, – сказал Ковбой-Обтягивающие-джинсы.

– Мне нужна машина. Если вы не знаете открытый магазин шин.

– Так какого черта мы ждем? Прыгай в грузовик. – И, обращаясь к другому парню, Ковбой-Обтягивающие-джинсы сказал: – Скажи Бобби ехать за мной. Все остальные должны закончить зачистку. Мы и так отстаем. И не забудь проверить Еву Бартлетт – убедись, что она получила свой инсулин.

Толпа начала расходиться. Джон по-прежнему сидел на земле и не двигался с места.

– Ты идешь? – спросил Фальконер.

– Дэйв жив. Я видел его, когда был под Соусом. Собираюсь найти мою машину и посмотреть, что могу сделать.

Выражение лица Фальконера сказало Джону, что тот считает его покойником, но не видит смысла пытаться рассказать об этом Джону. Вместо этого Фальконер тряхнул руку Джона и сказал:

– Только не разнеси тут все ко всем чертям, договорились?

3 часа 10 минут до бомбардировки Неназываемого

Дверь кладовки распахнулась, я проснулся и увидел Оуэна вместе с его сопредседателем, мистером Револьвером. Они провели меня во двор, и я обнаружил, что настало утро – среди швабр и корзин я проспал несколько часов; изнеможение таки добралось до меня. Увеличившаяся группа красных столпилась вокруг костра посмотреть, как мне вынесут приговор.

– Братан, – сказал Оуэн. – Мы решили, что дадим тебе выбор. Либо ты заползешь в паровой туннель, и будь что будет. Либо я могу застрелить тебя прямо здесь, и твоя жирная задница пойдет в костер. Мне все равно, хотя первый вариант сэкономит мне одну пулю.

– Не-а, – сказал я, покачав головой. – Этот туннель похож на могильник для собачьего дерьма. Можно мне лист бумаги и ручку? Я хочу написать прощальное письмо моей девушке, если она еще жива. Я понятия не имею, прочитает ли она его когда-нибудь, но у меня останется плохое чувство, если я не попытаюсь. Это вроде как забыть позвонить маме на День матери.

Оуэн не ответил, потому что смотрел мимо меня. Мой нос учуял какой-то новый запах. Вместо тошнотворного барбекю, смешанного с едким зловонием стружек и фанеры, я внезапно ощутил мягкое богатое благоухание трубочного табака. Я повернулся, и это был попыхивающий трубкой доктор Маркони, державший одну руку в кармане полосатого костюма. Он настолько не подходил к этому месту, что выглядел как голограмма.

– Могу ли я спросить, – поинтересовался Маркони, – что это за собрание?

– Меня осудили на смерть, – сказал я, – но Оуэн разрешил мне написать письмо Эми до того, как пустит пулю мне в лоб.

– Понимаю, – кивнул Маркони. – Ты осознаешь, Дэвид, что другие люди не попадают в такого рода переделки так часто, как ты? Я начинаю думать, что причина всех этих переделок ты сам.

И добавил, обращаясь к Оуэну:

– Вы можете подождать пятнадцать минут? Я хочу отвести мистера Вонга на свой этаж. Мне кажется, что я накануне решающего прорыва в своих исследованиях, но мне нужен его талант, хотя бы в последний раз.

Оуэн ничего не ответил.

– Если это сработает, оно пойдет на пользу всем нам, – добавил Маркони. – Можете постоять прямо за дверью, если боитесь, что это какая-то хитрость, которая должна помочь ему сбежать, хотя лично я не в состоянии представить себе план, который может к этому привести. Кроме того, у него будет возможность исповедаться в своих грехах, так что это будет личное одолжение мне; кроме того, как бывшему человеку в сутане, у меня на душе будет очень тяжело, если я, по меньшей мере, не предложу ему эту возможность.