“Нарушение инвариантности” – лишь одно из множества возможных эвристических отклонений (для удобства мышления и познания люди подходят к конкретным ситуациям с набором предубеждений), привязанность к которым и отличает обычного человека от homo oeconomicm из неоклассической экономической теории – тот, принимая исключительно рациональные решения, основывается на всей полноте информации и держит в уме ожидаемую полезность для себя возможных исходов. Эксперименты выявили целый набор когнитивных ловушек для нашего разума:

1. Предпочтение доступности заставляет нас при принятии решений хвататься прежде всего за те факты, что первыми приходят на память, а не за действительно необходимые сведения.

2. Мы судим задним числом: считаем событие более вероятным после того, как оно произошло (ex post), чем до (ex ante).

3. Проблема индукции подталкивает нас к формулированию общих правил в отсутствие всей необходимой информации.

4. Ошибка “или”-“и”: мы часто переоцениваем вероятность одновременного совпадения, скажем, семи событий с вероятностью 90 % каждое и недооцениваем вероятность того, что произойдет хотя бы одно из семи событий с индивидуальной вероятностью 10 %.

5. Мы “любим подтверждать” – куда охотнее ищем свидетельства истинности исходной гипотезы, чем аргументы против нее.

6. Отравление нашего суждения происходит, когда в расчет берется внешне подходящая, но совершенно бесполезная информация.

7. Повинуясь эвристическому феномену аффектации, мы частенько позволяем предубеждениям замещать трезвое сопоставление выгод и издержек.

8. Пренебрежение масштабом': когда чем-либо необходимо жертвовать, мы жертвуем то слишком много, то недостаточно, обрекая себя на неоправданно высокие потери.

9. Уверенность в могуществе подгонки', получив некоторое ожидаемое значение того или иного показателя, мы заведомо сужаем допустимые пределы ошибки – так называемые “доверительные интервалы” (иными словами, в человеческом сознании “лучший вариант” безнадежно сливается с “наиболее вероятным”).

И наконец:

10. Бездействие постороннего означает, что мы готовы снимать ответственность с индивидов, если они являются частью толпы11.

Если вы еще сомневаетесь, что человеку от природы свойственно ошибаться, задайтесь следующим вопросом. Бейсбольная бита и мячик стоят 1 фунт 10 пенсов, причем бита дороже мячика на фунт. Сколько стоит мячик? Каждый второй опрошенный немедленно выпаливает неверный ответ: 10 пенсов. Конечно, на самом деле мячик стоит 5 пенсов, а бита – фунт и 5 пенсов: только в этом случае разница между их ценами составляет заветный фунт12.

Наше понимание финансовых рынков настоятельно требуется освежить, и помочь тут может разве что бурно развивающаяся дисциплина под названием “поведенческие финансы”13. Огромный пласт академической литературы принимает как данность “гипотезу эффективного рынка” и вряд ли справится с нашим заданием14. Те, кто полагаются на “мудрость толп”15, хотят сказать, что большая группа людей скорее попадет в точку, чем узкая прослойка самопровозглашенных экспертов. Ну хорошо, допустим, а дальше что? Старая шутка о том, что макроэкономисты предсказали девять из последних пяти рецессий, со временем становится только актуальнее, и если над ней смеются, то непременно сквозь слезы – мало занятий на свете неблагодарнее экономического прогнозирования16. Те же, кто искушен в психологии, ожидают от толп не столько мудрости, сколько безумств17. Возьмите хотя бы начало 2007 года и почти единодушную убежденность инвесторов в том, что ни о каком кризисе ликвидности и речи быть не может (подробнее об этом мы говорили во введении). Лучше, чем Элиезер Юдковский, и не напишешь:

Наши когнитивные способности несовершенны, и надо ли говорить, что это результат эволюции? Теория эволюции связана и с третьей причиной столь бурного развития финансовой истории мира – пусть в данном случае связь принимает форму аналогии. Нередко можно услышать, что в финансовой жизни находит свое отражение теория Дарвина. Исторгающие адреналин трейдеры включили в свой лексикон выражение “выживает сильнейший”, а инвестиционные банкиры, как мы знаем, устраивают конференции, посвященные “Эволюции совершенства”. Американский кризис 2007 года лишь подчеркнул наметившуюся теденцию. Помощник министра финансов США Энтони Райан был не одинок, когда в конце судьбоносного года говорил о волнах вымирания видов в финансовом мире. Директор Лаборатории финансовой инженерии при Массачусетском технологическом институте Эндрю Ло ведет за собой других исследователей; их общая цель – построить новое понимание рынков как адаптивных систем19. Рассмотрение финансового сектора в его развитии и исторической перспективе также подсказывает, что силы эволюции проявляют себя не только в мире живой природы20.

Сама идея о том, что многие экономические процессы становятся понятнее, стоит посмотреть на них сквозь призму дарвиновских открытий, не нова. Сегодня эволюционная экономика является полноправным разделом экономики как таковой, и работающие в ней исследователи уже шестнадцать лет обмениваются идеями на страницах соответствующего научного журнала21. “Почему экономика не является эволюционной наукой?” – так еще в 1898 году ставил вопрос в названии своего очерка Торстейн Веблен (намекая на то, что должна бы являться) 22. В знаменитом отрывке из работы “Капитализм, социализм и демократия”, в равной степени относящемся и к капитализму финансовому, Йозеф Шумпетер характеризовал промышленный капитализм как “эволюционный процесс”: