не прошло и пяти минут, как из гомонящей толпы на эшафот поднялся мрачный палач с огромным двуручным топором, напоминающим полумесяц, причем лезвие было расположено вогнутой частью к древку. Он был облачен в странные латы, напоминающие длинные одежды священников. Железная юбка была очень гибкая и сделанная из какого-то шершавого эластичного сплава, который при движениях издавал неприятный скрежет. А на голове у палача имелся пирамидальный шлем, похожий на железный птичий клюв. Чтобы лучше его рассмотреть, Феликс прошел сквозь толпу и тоже поднялся на помост. Он вспомнил, что все это сон, и что все действия никак не смогут ему навредить.

Пока он шел, на сцену взошли еще несколько необычных людей. Все они были одеты в белоснежные монашеские платья с длинными тканевыми капюшонами, полностью скрывающие их головы. Феликс сразу же вспомнил цепных ведьм, которые тоже покрывали свои головы белыми саванами в знак отказа от прежней жизни. Но в отличие от белланийских воительниц, эти люди явно не были такими же умелыми бойцами, хотя, как показалось Феликсу, они, как и ведьмы, тоже имели отношение к какой-то строгой религии. Медленно передвигаясь, каждый из них нес в руках тяжелый валун, которые, как и сама сцена, были испещрены вырезанными на них узорами. А один из этих монахов нес еще и небольшую клетку, которая тоже была укрыта белой тканью. Уместив свою ношу на середине помоста, странные монахи удалились, и Феликс снова перевел взгляд на внушающего страх палача. Вблизи он казался еще более грозным и пугающим. Как и положено человеку его профессии, он имел сильное тело и высокий, даже по меркам северян, рост. Его доспехи, как и сам помост, казались очень древними и преисполненными мрачного величия. Смазанные маслом, они отражали тусклые лучи солнца, пробивающиеся сквозь затянутое серыми тучами небо.

Феликс так был заинтересован необычным видом палача, что не заметил, как на сцену поднялись еще люди. Он увидел их лишь тогда, когда на него упала большая тень от их необычной и пугающей ноши. Около дюжины человек, таких худых, что можно было сосчитать все их выпирающие ребра, несли на плечах каменный гроб, одного вида которого было достаточно, чтобы в течении долгого времени страдать от ночных кошмаров. Феликс и сам не понимал, что именно его напугало в этом грубо вырезанном саркофаге, но тем не менее он чувствовал неотвратимо злую силу, исходящую от этого страшного предмета. Многие жители, в основном это были люди с обычной кожей, тоже явно испугались этого древнего гроба, а некоторые даже затаили дыхание, будто оказались в кустах рядом с голодным хищником, который может в любой момент учуять их страх.

Прошагав по сцене, костлявые носильщики, на которых были лишь грязные набедренные повязки, установили гроб позади палача, а затем опустились на колени, приняв молитвенные позы. Каждый из них был прикован толстой цепью, которая тянулась от их тонкой шеи к тяжелой крышке саркофага. Повернув свою птичью маску в сторону гроба, видимо, для того, чтобы убедиться, что все приготовления завершены, палач поднял вверх свою закованную в железо ладонь, и в это же мгновения все разговоры на площади мигом стихли. Даже животные, которые до этого разбавляли людскую речь своими протяжными звуками, смолкли, и лишь время от времени можно было уловить еле слышное блеянье или постукивание копыт о белую брусчатку. Город застыл в ожидании казни.

Оглядываясь по сторонам, Феликс, наконец, увидел то, что и ожидал. Небольшой отряд крепких воинов толкал к помосту огромную железную клетку на колесах, в которой сидели несколько пленников. И только когда их стали выводить наружу, Феликс заметил, что каждый из них в два раза больше обычного человека, и лишь последний приговоренный был нормального роста. Арк Лайстунг практически не изменился с того момента, когда Феликс видел его в последний раз. Он был все еще в сильной физической форме, и все так же смотрел на собравшихся людей ненавистным взглядом. Разница была лишь в пробившейся темной бородке и в повязке на глазу, которая на этот раз отсутствовала. Его левый глаз ничем не отличался от правого, не было даже шрама или какой-либо другой раны, и было непонятно, зачем он вообще ее носил.

Совершенно не глядя себе под ноги, Арк шагал вслед за худым ферасийцем, ориентируясь лишь по натянутой цепи, которой были скованны между собой пленники. Его взгляд был направлен на собравшихся горожан, и в нем читалось лишь глубокое призрение и ненависть. Пройдясь глазами по головам зевак, Арк поднял взгляд на хмурое небо, словно стараясь разглядеть что-то сквозь тяжелые тучи. Феликс тоже поднял голову, и ему даже показалось, будто среди серой массы облаков и вправду промелькнула какая-то быстрая тень, очертаниями напоминающая птицу, но при этом невероятных, исполинских размеров.

Когда же Феликс опустил взгляд вниз, то увидел, что приговоренных подвели к жутким валунам, которые до этого вынесли белые монахи. Воины, которые сопровождали пленников, начали ставить тех на колени, а затем продевать цепи, которыми были скованны их тела, сквозь металлические звенья, вделанные в эшафот. Таким образом каждый пленник был прикован к каменному полу, а их головы теперь покоились на валунах, что в свою очередь раскрывало истинное предназначение этих предметов. Неровные камни со странными письменами служили в качестве плах.

Когда все приготовления были закончены, и стражники ушли со сцены, палач перехватил свой огромный вогнутый топор одной рукой, и вытянув ее вперед, направил оружие в небо, будто бросая ему вызов. Феликс ожидал, что на эшафот выйдет судья или глашатай, который зачитает приговор, или может быть местный священник, чтобы объявить приговоренных пособниками зла, но, похоже, все обвинения уже были давно сказаны, и слова больше не имели никакого смысла.

Закончив свой непонятный ритуал, палач взял топор двумя руками, и направился к первому ферасийцу. Не дожидаясь какого-либо знака о начале казни, и не проронив ни одного слова, палач занес свой топор, а затем, в полной тишине, уронил острое лезвие на шею великана. Хоть Феликс раньше никогда и не присутствовал на казнях, но он много раз видел, как инквизиторы Ярички наказывали преступников розгами, и все происходящее сейчас имело мало общего с публичными представлениями, которые были призваны развлечь, и в то же время запугать толпу. На лицах присутствующих людей с бледной кожей не было восторженной радости, да и страх, по больше части, был виден лишь в глазах некоторых молодых женщин и детей. В большинстве же люди смотрели равнодушно, словно это было частью их повседневной рутины, как дождь