Тем временем палач пододвинул обезглавленное тело таким образом, чтобы кровь стекала в желобки. Маленькие алые ручейки стали течь по стенам эшафота, заполняя вырезанные письмена, и начиная источать какой-то запредельный красный свет, будто солнечные лучи проходили сквозь драгоценный рубин.

Пока кровь заполняла эшафот, палач подошел ко второму пленнику, и Феликс поразился холодной выдержке приговоренных к смерти воинов. В их глазах не было ни страха, ни обреченности, и в них читалась лишь уверенность и непокорность. Когда палач вновь занес свой кривой топор, позади Феликса раздался странный звук, похожий на глухой скрежет камней. Обернувшись, маленький вор заметил, что крышка странного гроба немного сдвинулась вбок. Пока он с недоумением смотрел на молящихся рядом с саркофагом людей, стараясь понять, не они ли сдвинули ее, палач уже казнил второго ферасийца. Как только тело великана сползло с камня, Феликс снова услышал скребущий звук трущихся друг о друга камней. Теперь он точно увидел, как крышка старого саркофага некоторое время дрожала, будто кто-то был заперт внутри и предпринял очередную слабую попытку выбраться наружу. И хоть чувства Феликса сейчас находились в необъяснимой гармонии и спокойствии, он не смог подавить промелькнувший в его сердце леденящий страх, при мысли о том, что же могло скрываться под этой тяжелой каменной плитой. В какой-то момент ему даже захотелось убраться подальше от этой наводящей ужас сцены, но тут он вспомнил, что все это всего лишь сон, и любопытство с новой силой разгорелось в его сердце.

Отойдя в другой конец эшафота, подальше от проклятого саркофага, Феликс стал наблюдать как палач расправляется с очередным заключенным. После казни третьей жертвы крышка гроба уже задрожала с удвоенной силой, будто внутри разразилась сильная буря, которая угрожала вот-вот вырваться наружу. Когда очередная голова покатилась по окровавленному полу, уже весь гроб зашелся в бешенной тряске. А когда пятый пленник был принесен в жертву, каменный саркофаг оторвался от земли и повис в воздухе, удерживаемый натянутыми цепями, которые были прикреплены к худым шеям молящихся носильщиков. Теперь было отчетливо слышно, как внутри гроба что-то вертится и бьется о внутренние стенки, в тщетных попытках вырваться из своего заточения. Вместе с этим Феликс услышал еле уловимые напевы, которые издавал приятный женский голос. Прислушавшись повнимательнее, он понял, что слова исходят из небольшой, накрытой тканью клетки, которую принес на помост один из монахов. Феликс совсем забыл про нее, так как клетка стояла у самого края, и не привлекала к себе особого внимания, будто и вовсе была принесена сюда по ошибке. Вслушиваясь в мелодичные напевы, которые были похоже на голос молодой женщины, Феликс задавался вопросом, как в такой маленькой клетке, которая была лишь в половину его роста, могла уместиться взрослая женщина? А пока он над этим думал, каменный гроб продолжал дергаться в воздухе, удерживаемый толстыми цепями, словно дикий зверь на привязи. Спустя несколько секунд гроб вспыхнул белым пламенем, длинные языки которого двигались в разы медленнее обычного.

Глядя на пылающий в воздухе гроб, Феликс невольно заметил промелькнувшую в серых тучах тень. На этот раз это была тень огромного раскачивающегося колокола, который, тем не менее, не издавал ни единого звука. Несколько раз лениво качнувшись из стороны в сторону над головами изумленных горожан, колокол растворился в серых небесах, словно капля чернил в мутной воде. И пока мрачные лица всех жителей были направленны на небо, грозный палач расправился с предпоследней жертвой. В живых оставался лишь прикованный к полу Арк.

Наблюдая, как облитый кровью палач медленно подходит к последней жертве, Феликс не мог поверить в то, что сейчас должно было произойти. С огромного лезвия топора потоками лилась кровь, и Феликсу даже показалось, что ее куда больше, чем следовало быть, будто с оружия лилась кровь всех его предыдущих жертв. Когда тень неотвратимой смерти повисла над Арком, на Феликса накатила волна нестерпимого ужаса, будто внезапно открылась дверь, впустив ледяную стужу в теплое помещение. Но это был не страх смерти, а гораздо хуже. Это был страх вечного забвения и горя, сулящего лишь бесконечную пустоту за пределами смертного мира. Он исходил от гроба, из которого теперь выливалась какая-то черная жидкость, похожая на кровь. До конца не осознавая происходящее, Феликс помчался прочь от ужасного места, словно от быстро надвигающегося неотвратимого пожара. Пробегая сквозь горожан, он стремился убежать, спрятаться, забиться в темный угол, только бы не видеть того, что должно было появиться, когда крышка гроба будет сорвана. Спеша спастись, Феликс чувствовал, как его ноги погружаются в вязкую теплую жидкость. Кровь, которая текла с эшафота, теперь заполнила всю площадь, и было совершенно непонятно, как столько много жидкости могло вытечь из шести трупов. Когда же кровь достигла его колен, и стало трудно передвигать ногами, Феликс не удержался, и бросил взгляд на каменный помост.

Палач все еще держал занесенный топор над головой Арка, а за его спиной тяжелая плита саркофага уже еле держалась на своем месте. Одна из цепей была сорвана, а труп носильщика, к которому она была прикована, лежал рядом с переломанной шеей. Когда же крышка в очередной раз приподнялась, Феликс увидел под ней промелькнувшие черные перья и длинный птичий клюв, покрытый золотом. Терзающий сердце страх снова сжал его ледяной хваткой, и Феликс зажмурился, так и не увидев, как искривленный топор упал на шею Арка.

За место тьмы, которая должна была прийти после того, как он закрыл глаза, Феликс снова увидел длинный скалистый коридор с каменными фресками и черной рекой. Вместе с этим пришло и понимание, что глаза его все еще открыты, а он теперь безмятежно плывет вдоль вырубленного в камне канала. Но теперь Феликс плыл не на спине, как раньше, а находился в деревянной лодке, на носу которой располагался старый фонарь, источающий холодный голубоватый свет. Мысли о том, что он убрался подальше от того страшного места с парящим саркофагом, успокоили его бешено колотившееся сердце. Немного отдышавшись, Феликс стал осматриваться по сторонам, чтобы решить, что теперь делать. Ему вдруг пришла в голову мысль сойти с лодки, но в тоже время он понимал, что лучше оставаться на месте, ведь света на берегу не было, а снять единственный фонарь с носа лодки у него не получилось. Время от времени он проплывал мимо темных проходов, в которых находились комнаты. Иногда это были холодные и наводящие тоску казематы с грубыми спальными местами, высеченными в стенах; иногда монашеские кельи, со множеством заплывших свечей и