стало тягучим, как леденцовый сироп. Мне чудилось, что я уже целую вечность сижу на корточках возле коляски и судорожно глажу Хаську. Наконец, в задурманенный паникой мозг пробились чужие мысли.

— Да перестань ты трястись! Не узнает тебя дядька! Видел он Катерину несколько раз, ещё ребенком. Пока родители были живы, он со своей семьёй жил в Петербурге. Когда приезжал в имение, ты, то есть, Катерина, училась. А так небольшое сходство у вас все равно есть — цвет волос, глаз, общий тип лица… я чего бежал-то? Не могу уловить в его мыслях, но с чем-то недобрым он приехал! Вчера они припёрлись, а успели все облазить! Вот я и не выдержал, обозлился! И гость какой-то с ним странный, вроде и добрый с одной стороны, улыбается всем, а с другой стороны — ледяной просто! Не паникуй, разберемся!

Чуть-чуть расслабившись, я поднялась с колен, отряхнула платье, пошла по направлению к дому, махнув Якову Семёновичу, чтобы шел рядом.

— Слыхал, Яков Семёнович, беда у нас пришла! Дядюшка пожаловали!

— Боишься, что не признает племянницу? — догадался управляющий.

Я поморщилась:

— Да признает, он ее и не помнит почти! Дело не в этом, сам визит странный и очень не вовремя! Сейчас самый разгар работ в имениях, ни один нормальный помещик не бросит все и не потащится в такую даль, чтобы что? На племянницу посмотреть? Не крайняя необходимость, так мы бы и в Вязьму не поехали! А тут из-под Питера поехал! Да с гостем каким-то! И люди они, видать, не слишком добрые, раз мой пёс кинулся на них. Он всегда чует плохих людей.

— Да, непростой у тебя пёсик, это верно, иной раз смотрит, как будто все слова понимает, и сказать что-то хочет — согласился Яков Семёнович.

— И как только разузнал обо мне, ведь семьи не поддерживали отношений, Пелагея Степановна не особо жаловала невестку. Да и извещения о смерти старой барыни им никто не посылал!

— Думаю, это все с той ярмарке в Вестинках пошло, помнишь, сама же говорила, что подходили к тебе двое, один ещё спрашивал, не знаешь ли ты такого господина? Расспросить потихоньку окружающих не составило бы труда, там соседи охотно рассказали бы и про старую барыню, и про то, что ты сейчас имением правишь. Дядюшка наверняка на поместье польстился.

— Мне тоже так кажется. Но прямых прав у него точно нет. Но надо быть готовыми ко всему. Если что, даже без моих слов, отправляй весовых к отцу Василию и к Заварзиным, будем держать военный совет, как отбиваться мне от такой родни.

— Я тебя понял, Катерина, будем по обстоятельствам смотреть. Я сейчас только быстренько домой заскочу, все ли ладно у моих, и буду с тобой в доме. Алечка поймет.

Когда мы беседовали тет-а-тет, то постепенно переходили на "ты", но при посторонних неизменно соблюдали субординацию. Вздохнув, я поднялась по ступеням к дверям дома, управляющий торопливо пошел к себе.

В доме царила тишина, что было удивительно. Хотя и было рано, но у нас все равно в доме всегда была суета — кухня готовила завтрак, горничные старательно убирали пока пустые помещения, Трофим всех контролировал, кто-то бегал за Глафирой, выклянчивая у прижимистый ключницы что-то нужное… в общем, тишины не бывало. А уж теперь, с незаконченным ремонтом и вовсе не должно быть.

Я решительно повернула в сторону кухни. За плотно закрытой дверью едва слышно постукивали кастрюли. У плиты суетилась помощница Марфы, а она сама сидела у стола с несчастным видом, периодически прикладывая передник к глазам. Удивительно, но даже кастрюли звякали почти бесшумно.

— Что происходит? Марфа? Почему ты плачешь? И завтрака ещё до сих пор нет! А я проголодалась и только приехала! Дайте хоть что-нибудь поесть!

— Ой, Господи! Барышня! А я как знала, кашки вашей любимой сварила! С вареньицем вишнёвым! И кафу эту вашу тоже! Проходите в столовую, сейчас все подадим!

— Да я и здесь поем! Я буду есть, а ты рассказывай! Что у нас дома случилось!

— Дак, Катерина Сергеевна, все ладно было, а вот вчера поутру приехали гостюшки ваши… дак и не знаю, как и быть теперь! Потребовали на ужин какую-то телячью Лангедоку, прости Господи, с соусом валёте. А седни велели каку-то потофю! И хрикасе! Сказали, коль не умеешь, так иди на людскую кухню!

Ох, ты ж, и запросы у дядюшки! Ещё и командует тут моими людьми! Уплетая вкуснейшую пшенную кашу, пролитую сиропом от вишнёвого варенья и ягодками поверх, я постаралась успокоить мою кухарку.

— Марфа, не переживай! Ты это умеешь готовить, просто названия французские. Выпендриваются гостюшки так! Фрикасе — это курица мелкими кусочками в подливке, ты же делала. А лангедок — это телятина кусочками мелкими в соусе. И суп потофю ты знаешь, это же просто овощи да кусок говядины в бульоне, хорошо проваренный. Вот и все.

Марфа изумилась:

— Так это похлёбка так называется — потофя? Вот баре с ума сходят! Это хорошо, что вы так все разобъяснили, барышня! Вот умеете вы так по-хорошему говорить и не обидно! Ладно, будет имя потофя!

Потягивая кофе с мягкой булочкой, я вспомнила.

— А что у нас так тихо-то в доме, Марфа?

— Дак господа велели не тревожить их с утра, мол, тишину любят! Вот все по углам и сидят тихонько. Анжинер тока давно встал, откушал, как и вы, каши, да пошел в кузню, дело у него какое-то там.

Я поднялась со стула:

— Ладно, Марфа, спасибо за завтрак, я пошла к себе и через полчаса можешь начинать греметь. И остальным передай, пусть все занимаются своими делами, нечего лодыря гонять!

Выйдя из кухни, пошла к себе наверх, переодеваться и хоть в тазике ополоснуться. На лестничной площадке второго этажа, возле крыла, где размещались гостевые покои, в кресле дремал мужичок, по виду — типичный камердинер. И в это самое время, следом за мной идущая полусонная Верка (явно с Нюткой, горничной Нади, протрещали полночи о своем, о девичьем!), споткнулась и выронила саквояж с моими вещами! Он полетел вниз, за ним, весело бренча — зонтик. Из гостевого крыла донёсся мучительный выкрик:

— Jean!