пошел к столу. Алтынсарин будто не слышал слов коменданта и продолжал возиться у шкафа.

— Ладно, мирза, уж не обижайтесь на старое! — настаивал Яковлев. — Садитесь ко мне в пару!

Алтынсарин нехотя сел за стол. Первую партию выиграл, и Яковлев удовлетворенно тер руки. То была старая болезнь топографов — карты. Все начиналось со второго робера.

— Ну куда… куда вы валета крестового несете, садовая голова! — начинал ворчать комендант.

— Я докладывал вам, Яков Петрович, что не талантлив в игре, — спокойно отвечал Алтынсарин.

— Да кой черт тебе талант… Ворон считаете! — взорвался Яковлев.

Алтынсарин вдруг опустил карты, сильно побледнел.

— Чего… Что это с вами, Иван Алексеевич?

Яковлев озадаченно опустил карты. Алтынсарин всегда с полным спокойствием относился к карточным разносам коменданта. Однако теперь он даже отвернулся к окну. И вдруг все услышали дальнее металлическое звяканье. Оно приближалось, и ясно обозначился звук колокольца.

— Кто бы мог в эту пору?

Все встали из-за стола. Лишь Алтынсарин все сидел, не отводя от окна взгляда. Ржанье и звон оружия раздавались на улице. Дверь распахнулась и вошли сразу три человека. Один, в сизо-голубой шинели, шагнул к коменданту:

— По-видимому, честь имею видеть перед собой подполковника Яковлева?

Тот молча наклонил голову.

— Подполковник Пальчинский с особым поручением… Надеюсь, господа поймут…

В худом тонкогубом лице приезжего была значительность. Тем не менее, было видно, что он не из строевых офицеров. Даже руки держал в постоянном движении, не прижимая к бокам.

— Дозвольте представить офицеров и чинов укрепления. — Яковлев явно не замечал высказанного приезжим желания остаться наедине. — Лекарь Кульчевский… Есаул Краснов… Учитель здешней киргизской школы Алтынсарин…

— Весьма рад. — Пальчевский скользнул взглядом только по Алтынсарпну и махнул рукой на приехавших с ним ротмистра и другого — в статском платье. — Это мои люди.

В следующий день уже с утра все трое сидели в комендантском правлении, а на улице, рядом с постом, стоял еще солдат из их сопровождения. Всякий раз бегал туда к ним интендантскпй офицер Краманенков, вызывались разные люди. Подполковник Яковлев ушел на весь день с солдатами на учения.

Потом на три дня подполковник по особым делам Пальчинский уезжал в степь, возвратился с каким-то киргизом, которого казахи везли под конвоем. Остановился он в доме султана Джангера, и туда тоже приезжали какие-то киргизы.

Во второй день пребывания в укреплении Пальчинский собрал к себе четырех старшах офицеров гарнизона. Говорил он, сняв перчатку с одной руки и слегка ею играя:

— В это время, господа, когда Россия двинулась в Азию, с особенной бдительностью следует наблюдать за состоянием патриотического духа в войсках, а также за направлением умов в инородческой массе. Тут надлежит опереться на благонамеренные, традиционные элементы. И в таком случае недальновидно будет разрушать вековой уклад киргизской жизни. Наши цели здесь совпадают с патриотическими желаниями главенствующего в степи слоя. Тем более с учетом того, что с продвижением наших войск к Ташкенту мы становимся внутренней губернией… Следует знать, господа, также урок известных казанских событий. Там начиналось, можно сказать, с безобидных вещей, с библиотеки…[75]

Вызывались некоторые люди из укрепления. При этом случилась неловкость с зауряд-хорунжим Алтын-сариным. Когда тот пришел по вызову, приехавший с Пальчинским ротмистру перебирал как раз вынутые из шкафа журналы. Алтынсарин встал на пороге, не понимая:

— А как же… ключ?

— Ничего, мы обошлись. — Подполковник Пальчин-ский, сидевший за комендантским столом, указал ему на стул. — Вам, господин Алтынсарин, надлежит написать объяснение.

— В чем… объяснение?

Алтынсарин говорил, будто деревянный, не отводя взгляда от перебирающего книги офицера. Пальчинский внимательно смотрел на него, взял из лежащего на столе дела лист, стал читать, четко выговаривая слова:

«От 28 сентября, года 1864-го… Я, Айгелев Сандыбай, на заданный мне Вашим высокоблагородием вопрос показываю, что прошение, порочащее доброе имя и преданность престолу султана Омара Мухамедова, меня подтолкнули написать братья Казбек и Беримжан

Чегеневы, а также учитель киргизской школы Ибрагим Алтынсарин, внук узунского бия Балгожи. Он же составил означенное прошение…»

Алтынсарин продолжал сидеть с прежним видом, словно глухой. Кончив читать, Пальчинский тихим движением передвинул папку:

— У нас имеются некоторые старые дела, господин Алтынсарин. Например, об укрывательстве мертвого тела. Также о незаконной справке, касающейся краденых лошадей. Угадывается некое направление…

Пальчинский, давая ему подумать, встал, подошел к шкафу, где занимался ротмистр, не снимая перчатки, взял журнальную книгу. Пальцы его медленно поворачивали страницы. Потом он взял другую книжку, третью, будто ощупывая их. Осторожно положив потом их на окно, он возвратился к столу.

— Все может быть оставлено без внимания, господин Алтынсарин. Лишь небольшая справка нужна от вас о том, что читают с наибольшим одушевлением в гарнизоне, какие мысли одобряют, — на тонких губах Пальчинского теперь была улыбка. — Опять же и среди киргизов известно ваше влияние…

Алтынсарин молчал. Подполковник Пальчинский перегнулся через стол, заглянул ему в лицо и вдруг сразу потерял свой уверенный тон.

— Что ж, идите!

Через двор в школе кричали дети.

Он лежал одетый и смотрел в потолок, лишенный всяких сил. Такое случалось с ним от давней детской болезни. Человек с саблей тогда приходил к нему…

Виделись все пальцы в перчатке, щупающие книги. С такой же цепкостью ощупывали они когда-то пачку денег в Троицке. Но там это было естественно.

Все определялось в круге. Лишь несколько слов сказал он как-то на улице в укреплении с человеком, назвавшим себя сыном Айгеля. Тот говорил что-то сумбурное о своих врагах. Потом этот человек зашел с задней стороны в дом ага-султана. Сам Айгель арестован был за перепродажу краденого скота.

И опять приходил этот Айгелев к султану Джангеру, когда в доме у того находился офицер по особым делам Пальчинский. А Беримжан Чегенов, упоминаемый в доносе, первый записал двух своих детей в школу, и Беримжанов первый — лучший ученик.

С другой стороны, интендант Краманенков ходит все к Пальчинскому. И еще Федька Ермолаев, приятель Краманенкова, имеет дела с ага-султаном. Может быть, кажется ему, что все кружится вокруг школы?..

Черные и красные полосы заходили по потолку. В висках стучало, и горло уже перехватывало криком. Вот-вот должен был явиться Человек с саблей.

— Эй, отступи, моя очередь.

— Нет, моя…

— Отступи!

Послышался шум драки, плач. С усилием встал он, пошел во двор.

— Ай, учитель, Клычбай первый ударил!

— Нет, это Конуркульджа…

В голове все кружилось, поташнивало. Он принялся разбирать ссору, строго выговаривал виновному. Потом повел всех в класс, велел клеить фонарики к елке. Сам нарезал полосы красной и желтой бумаги, разводил клей из муки. Два мальчика из поселка уже ходили