— Круглосуточный мозгоебизм называется. Нужна помощь.

Тяжёлый вздох наполняет телефонную тишину, слышится шорох и тихие ругательства.

— Перезвоню тебе.

Через пару минут в трубке раздается тяжёлое:

— Куда подъехать?

Спустя час на пороге появляется Рус. Рожа помята, взгляд из разряда "втащу тебе в следующий раз".

— Как жена? — проявляю чудеса приветливости.

— Пока не родила, — бурчит Че, разуваясь.

— Ты же ее вчера в роддом грозился сдать.

— Прикинь, ей отец палату предродовую выбил, чтоб за ней присматривали перед родами, а она "не поеду, там вай фая нет". Теперь я три раза за ночь вскакиваю в поту, ожидая, когда ее везти будет пора, — он говорит это себе под нос, словно и не для меня вовсе, а так, в очередной раз повозмущаться. — Говорит, достал ее уже, чтоб свалил и дал ей нормально спать. У тебя что? — наконец обращается ко мне.

— Мошенничество, подставы — ничего нового. Но нужна помощь.

— В два часа ночи? — скептически спрашивает он.

— Чем раньше, тем лучше.

Мы проходим в гостиную, Рус скептически оглядывает пепельницу на столе с окурками — одной не обошлось, признаюсь, — бутылку в мусорке и испещренный записями блокнот.

— Есть новые вводные?

— Скорее хорошо забытые старые. Хотя и без новенького не обошлось. Помнишь Вику из корпоративного?

— Спустя пять лет?

— Я надеюсь на твою уникальную память на лица. Лея сказала, что она была одной из наших девочек и досталась она тебе, — заглядываю в блокнот, чтобы прочесть полное имя. — Виктория Кот.

— Кот. Ну да, что-то всплывает. Но смутно. Обычная девчонка, сошлись — разошлись без скандалов. Нечего даже вспомнить. Она имеет значение?

— Она сказала ввести Леи те договоры задним числом.

— Она еще работает в конторе?

— Понятия не имею. Я даже не помню, как она выглядит.

Снова тянусь к сигарете. Рус повторяет мои действия. Комната наполняется дымом, иду открыть окно. Ночной сентябрьский воздух проникает в квартиру и немного охлаждает мысли.

— Думаешь, она провернула такую схему из мести? — наконец говорит Че.

— Сомнительно, недостаточно мотива для той, с кем "сошлись-разошлись без скандала". Хотя я уже ничему не удивлюсь. Но она могла быть невольным помощником. Или целенаправленным соучастником.

Снова берусь за ручку, вывожу рядом: "работает?".

— Кто ещё в списке подозреваемых?

— Карина…

— Твоя стокилограммовая помощница? Ты же ее иначе, как преданным ротвейлером не называл. У нее-то какие мотивы?

— Думаю, она тоже из разряда: невольный помощник или целенаправленный соучастник. Это выяснить не составит труда.

— Тогда кто же главный подозреваемый? — Рус тушит окурок и вглядывается в схему. На вершине пирамиды по-прежнему лишь одно имя. — Камилла?

— Помнишь ее? — всматриваюсь в лицо друга.

— А то! Она же ещё одна твоя верная собачонка. Бесконечно липла к тебе, хотя, насколько помню, у тебя с ней ничего не было.

— Было, — выдыхаю дым, тушу сигарету. — Задолго до твоего прихода был очень короткий роман. Пару встреч, до секса не дошло, я узнал, что она замужем и беременна. Она ушла в декрет, вернулась, и мы сохранили легкие приятельские отношения. А потом… после истории с Леей, был тяжелый период, она поддерживала. И я позволил себе ни к чему не обязывающую связь. Проверили на прочность мой рабочий стол, потом ее, потом я сказал, чтобы шла к семье, продолжения не следует. The end.

— Интересно, — щурится Че. — Не плохое выходит кино. Но опять же, недостаточно мотива для обиженной женщины. Ведь все случилось уже после.

— А что если, и сейчас будет притянуто за уши, это и было целью? Ну, помимо отмывания бабла.

— Что именно? Потрахаться с тобой? Не льсти себе, Яковлев.

— Она ни раз пыталась перевести наши отношения в другую плоскость.

— Хотела заарканить тебя? — приятель выгибает бровь.

— Не знаю. Бред, да?

— Ну, так себе мотивчик. Скорее я поверю, что она просто умная хладнокровная сука, желающая навариться. Вообще, у нее, может, и не было такого уж явного мотива убирать Лею, но явно были возможности.

— Да, я тоже об этом подумал. Она хорошо знает процедуры, имеет доступ к базам, архиву и контакты контрагентов. Если кто и мог красиво провернуть такое дело, то она.

— Ну, допустим. Но прямых доказательств у тебя нет. А ворошить кучу говна палкой — так себе идея. Сам провоняешь, всех разозлишь, а толку…

— Спасибо, мастер аллегории, а то сам бы я не понял, — огрызаюсь на друга, откидываюсь на диване. — Здесь нужен более тонкий подход.

— Есть план?

— Очертания.

— Я тебе нужен?

— Ты — главное действующее лицо!

В своей голове я составляю план. Там пока всего три пункта:

— уволиться;

— собрать вещи;

— быть счастливой.

Последний — самый важный.

В воскресенье, пока отец отсыпается после грандиозного праздника, мы с Матвеем продолжаем свое путешествие по памятным местам Москвы. Вполне возможно, что это самая последняя прогулка по родному мне городу. Через пару дней я покину его, оставив в нем все тяжелые воспоминания и свое незаживающее сердце. И это к лучшему.

— Мам, а можно я останусь с тобой? — спрашивает сын, когда мы выходим из метро. Он смотрит своими огромными яркими глазами, и мое сердце щемит от переизбытка чувств.

— Через несколько дней я сама к тебе приеду, милый, — крепче сжимаю его маленькую ладошку. — Насовсем.

— Давай поедем вместе! Не хочу завтра в садик. Хочу остаться с тобой.

— Мне нужно на работу…

— Я пойду с тобой! Я не буду мешать, обещаю. Спроси деда — я никогда не мешаю.

— Посмотрим, — улыбаюсь ему.

Я тоже хочу провести с ним больше времени. Мы могли бы завтра быстро заскочить на работу, а потом целый день гулять. Я так и не сводила его в парк Горького, не показала, где провела свое детство. Потом вместе соберём мои вещи. Будет очень здорово.

— Скажи да, скажи да! — скачет возле меня сын.

— Ладно, — сдаюсь я. — Но ты должен будешь вести себя хорошо.

— Обещаю, обещаю, — радостно голосит он.

И видеть такую неподдельную радость — самая ценная награда.

Вечером, перед отлетом отца, пока Матвей возится с купленным сегодня планшетом, мы обсуждаем то, что произошло вчера.