Так я чувствую себя более свободной что ли. Никакого слоя штукатурки на лице, никакой вульгарной помады, стягивающей кожу губ, никаких тесных костюмов и убийственных каблуков. Только я.

— Мам, — доносится с кухни, и моя улыбка становится шире. Новый ежедневный ритуал — совместный завтрак, к которому Матвей относится с особой серьезностью. Не удивлюсь, если на столе меня ждет очередной шедевр из рук деда и внука. Они меня балуют.

В джинсовых шортах и простой майке кажется уже прохладно, и я достаю из шкафа яркий бомбер. Улыбаюсь еще шире, потому что теперь снова похожа на девчонку, едва закончившую институт. И это мне тоже нравится.

— Ну, что у нас на завтрак сегодня, джентльмены? — смеюсь я, усаживаясь за стол.

В садике сын сейчас изучает Великобританию, и дома мы стараемся закрепить знания, полученные в дошкольном учреждении.

Папа с Матвеем стоят возле плиты и что-то там накладывают по тарелкам, тихо перешептываясь. Они не перестают меня удивлять. Я в готовке так и не преуспела, хотя отец пытался меня приучить к этому делу. А вот Матюша — совсем другое дело.

— Овсянка, сэр, — помпезно выводит сын, ставя передо мной тарелку с кашей.

Я смеюсь, потому что это явно дед его надоумил, и потому, что "р" у сына категорически не выходит и получается очень забавно.

— Должна сказать, мистер, у вас вышло не хуже, чем подают в самой Англии!

— Ты была в Англии? — округляет глаза Матюша.

— Не была, но уверена, так оно и есть!

И я совсем не лукавлю, потому что моя тарелка выглядит как образец искусства. Тонко нарезанная клубника, несколько ягод черной смородины и мазки меда сверху. Неужели это все сделал Матвей?

Я выразительно смотрю в тарелку к отцу, но там такой красоты нет.

— Не смотри так на меня, — говорит папа. — Свою порцию я ему на растерзание не дал!

Папа терпеть не может мед. Да и овсянку предпочитает не сладкую.

— Ну и многое потерял! — подмигиваю сыну, достаю телефон и фотографирую очередной шедевр от Матвея.

Это мое новое маленькое хобби — фиксировать каждую деталь своих радостных будней.

После завтрака мы с Матвеем берём машину деда и едем в сад. Я получила права много лет назад, но ездить решаюсь только здесь по пустынным дорогам нашего маленького хутора.

— Мам, а когда мы снова в Москву поедем? — задает неудобный вопрос сын. Смотрю в зеркало заднего вида, встречаюсь с ним взглядом.

— Пока не знаю, милый. Тебе там понравилось?

— Ага.

— А что больше всего?

— Метро!

— Почему? — удивляюсь я. Ведь были на ВДНХ и в зоопарке, было чем впечатлиться.

— Там очень красивые росписи на потолке. И колонны. А еще поезд очень быстро едет и так в ушах свистит! Покатаемся там снова, когда поедем?

— Конечно, милый, — я обещаю, но снова обманываю.

Хотя, как знать, может, когда история поутихнет, я и решусь навестить столицу снова. Ради сына.

Мы приезжаем в сад уже после утреннего приема пищи, и Матвей сразу направляется на прогулку в группу. Воспитатель улыбается мне и кивает в приветственном жесте. Я задерживаюсь у входа в сад на минутку, чтобы посмотреть как сын обещается с другими детьми и, убеждаясь, что ему здесь хорошо, возвращаюсь в машину.

Обратной дорогой не спешу. Включаю радио погромче и с радостью подпеваю русским хитам. Вдоль дороги высажены арбузные полосы, а на трассе, через которую я сворачиваю к нашей ферме, стоят лотки с уже зрелыми полосатыми ягодами. Для своих — за копейки.

Я останавливаюсь взять один к обеду, все же даже любимая клубника приедается. А так можно сделать освежающий смузи. Представляю, как растянусь за домом на шезлонге с высоким холодным стаканом в руке и книгой. Надо бы уже вливаться в работу и помогать отцу, но он пока не настаивает, а я чувствую, что мне необходим небольшой отпуск.

При подъезде к ферме замечаю незнакомую черную машину, кричащего отца и высокий темный силуэт его собеседника. И хотя человек стоит ко мне спиной, а его одежда совсем не привычна, все во мне сжимается от знакомого чувства. Я узнаю его из тысячи.

Он приехал.

Он нашел меня.

Отпуск закончился.

— Как ты нашел нас? — спрашиваю онемевшими губами.

Вглядываюсь в хорошо знакомое лицо, ищу на нем ответы на вопрос: чего же ждать? Но его глаза, которые я научилась, как мне думается, уже неплохо читать, спрятаны за темные стекла солнечных очков, а по каменному лицу ничего не понять. Сердце бьётся очень громко, но я не чувствую страха, с которым покидала столицу всего неделю назад. Может, я смирилась с тем, что этот момент наступит?

— Ты оставила адрес в отделе кадров, чтоб тебе выслали трудовую.

— А разве это законно, передавать личные данные сотрудников сторонним лицам?

— Вряд ли можно считать сторонним лицом нового генерального директора компании.

— О! — только и вылетает из меня.

Мы замолкаем, всматриваясь друг в друга сквозь толщу темных линз. Неожиданные новости.

— Поговорим? — Александр не требует, он просит. Это что-то новое в его интонации, трепетное, вызывающее эмоции, которые я не хочу возрождать.

— Ну, уж нет, приятель, — вклинивается отец, стоявший до этого в стороне и давший мне возможность разобраться с незваным гостем самой. — Ты на частной территории и тебе здесь не рады.

— Пап, — оборачиваюсь к отцу, смотрю на него долгим взглядом. — Я поговорю.

Папа вздыхает, хмурится, явно хочет сказать что-то еще, но просто разворачивается и идёт к воротам. За секунду, до того, как скрыться, отец выдает:

— Надо было купить двустволку.

Мы вновь остаемся вдвоем с мужчиной, который никак меня не отпустит. Он оглядывается поверх моей головы, переступает с ноги на ногу и, наконец, снимает очки. Голубые глаза тут же пронзают до самой души, вызывая неприятное щемящее чувство в груди. Да сколько можно? Когда же это уже прекратится?

— Так вот, значит, как ты теперь живёшь?

— Да, — коротко говорю я.

— Пригласишь?

— Только, если ты не боишься тяпки моего отца.

— Ну, с тяпкой я как-нибудь совладаю, — полуулыбка украшает его лицо лишь на секунду. — Разговор будет длинным.

Я гашу в себе очередной тяжкий вздох, поворачиваюсь к воротам и открываю калитку. Пока вышагиваем по узкой тропинке к дому — я впереди, Александр позади — чувствую прожигающий взгляд на затылке, спине, ногах. Снова приказываю себе не реагировать, не поворачиваться, не встречаться с ним взглядом.

"Оставайся хладнокровной" — говорю себе я. — "Выслушай и отпусти с богом".