Был такой писатель, Эдуард Лимонов, в перестройку, кажется…Ему принадлежат строки: «ревизионисты всего мира» стараются «вытолкнуть русский народ из войны». Вытолкнуть, да. Выпнуть, похоронить…. Вот Европа и трудится в этом направлении, вот уже многие десятилетия впахивает, доказывая, что победа не имеет никакой исторической ценности, их послушать, так это маленький «конфликтик» на задворках Европы.

Не для кого из хоть немного думающих не секрет те титанические старания по переписыванию истории. А им ненасытным все мало! Мало! Ставки все повышаются, теперь не просто «забыть», но вымарать в ноль, зачистить и отменить. Причём подобное происходит по команде. Ещё в самом начале российской спецоперации немецкий канцлер Шольц заявил, что Германия освобождена от «исторической вины». Получается, теперь немецкое оружие вновь может убивать русских? Опять?

Шавки недоЕвропы! Триада мнящих себя великими, прибалты. Нищие паны, только и могут воевать с памятниками. Даже гибнут в беспощадных сражениях с советскими воинскими захоронениями и памятниками! Гадить могут. Рисовать балончиками уродства. Массово красуются в сети, о том какие они смелые. Денег то у населения нет. На жизнь нет, крохи на выживание, а туда же, укусить русских. Как рой ос вокруг медведя.

А что дальше? История ничему не учит их. А может прав был министр? Как он сказал? Что-то память стала подводить.

Строчка всплыла сама, стоила «отпустить»: Иван родства не помнящий.

Слишком точное выражение. Не помнящий. Как забудут историю, опять будет война. Не эта, благородная, если так можно говорить о войне. Где что бы не говорили, армия России бережет мирных жителей, а кровавая, бесчеловечная!

Кости болят. Старый я стал. Сентиментально погладил изуродованный мрамор.

Весь Запад с восторгом и визгом надеется, что сейчас их никто не осудит за подобную дикость, наоборот будут трубить о полном свержении Советов. Торопятся, стараются, думая, что сейчас самое время расправиться не только с памятью, но и напрочь вытравить само понятие «советской победы». Десятилетиями оберегавшая мир от грандиозных кровавых катаклизмов, являлась важной составляющей мирового баланса.

Вот откуда этот шум. Вот почему так громко «обсасывается» каждый удар машиной по граниту. Вымещение злобы, выставление своих жалких душонок в свете софитов! Все это дрова в пламя идеологии, русофобии. Ведь после того, как будет уничтожена память о победе, можно будет окончательно предаться страсти по демонизации россиян, и тогда — новый натиск на Восток…

Снова. Снова на восток, как саранча, сжирая все на своем пути. Серо-коричневая она будет или радужна пид…, тут не важно. Противостояние идей, терминов и ценностей. Всё это вовсе не какие-то абстрактные вещи, а напрямую касающиеся нас — людей — живых и мёртвых.

Здесь лежат воины. Герои, погибшие в битве с фашизмом. Наши Отцы, деды, прадеды, жены, матеря и сестры. Оскверняют могилы мертвых, чтобы дотянуться до живых. Моя родная Рига уже вовсю говорит о необходимости изоляции нелояльной части русского общества. Не под бульдозер их, конечно, как цветы 9 Мая. Пока не под бульдозер, но вдруг практику концлагерей удастся возродить, о которой давно тоскуют…

Тот же пример Украины показал, что вполне возможно всё вывернуть наизнанку: и память, и историю до отчётливого проявления свастики.

Мир сошел с ума. Уродливый гротеск, вот каким стал мир.

Я жил и живу в Риге всю свою жизнь. Здесь похоронен мой отец, рядом с ним легла моя мать. Мои дети… моя боль и стыд. Свободные граждане мира, читай никому не нужные, не приспособленные, но горластые. Их воспитывала жена, пока я работал. Пытаясь не утонуть в Европейском г…не после присоединения. Жены уж нет, ее добила хваленая медицина, дети смотрят на меня как на сумасшедшего. Остались только друзья.

Такие же как я, думающие и помнящие. Так вышло, что думающие люди видят разницу, между жизнью в советах и сейчас. И творящееся нам не по душе. Но думающих сейчас очень мало или они боятся собственной тени.

Будучи маленьким, я представлял, что под этой могилой страшное зло. Фашизм. Его охраняют павшие солдаты. Я верил, что на осквернителей могил падёт проклятие.

Так и есть. Проклятье лезет изнутри. Пожирая разум, отнимая волю… тот самый фашист, который станет бичом для своих же собственных народов. Та же Германия, с которой канцлер торопится снять историческую вину, не даст соврать.

За размышлением, даже не заметил, что у меня появилась компания. На еще сохранившихся ступеньках, появилась девушка в легком белом платье, оно вытирало пыль на оставшихся плитах. Смелая. В Риге сейчас не каждый осмелится даже подойти к этому месту. Тем не менее. Девушка дошла до груды камней, положила руки на них. Даже по ее позе было видно, что она скорбит о тех солдатах, что когда-то не пожалели сил на защиту этого города. Мне захотелось подняться и утешить ее, может здесь был ее дед или прадед? О ком горюет эта девушка?

Пока я думал, пока поднимался в след за ней, девушка оказалась не одна стоит у осколков гранита.

— Ну здравствуй Гамаюн!

Совсем старый стал ничего не замечаю, как — я — такое-то пропустил? На ступеньках стоял всадник, он как влитой сидел на рыжем, почти огненном, коне.

— И тебе не хворать, Всадник!

Огромный мужик расхохотался. Его смех раскатами пушечных орудий ударил по руинам мемориала.

— Насмешила, хворь это к брату моему!

— Да уж ведаю. Чего тебе здесь?

— Да вот, интересно, какими дорожками прилетела птичка в чужую землю? Али с пути сбилась?

— Здесь лежат мои воины!

Девушка в ярости топнула ногой, невольно сделав шаг к всаднику. Но тот только лязгнул доспехом, пожимая плачами.

— Именно что! Лежат! Чего тебе здесь?

— Русские своих не бросают! Поди прочь! Падаль!

— Не твоя земля, не указывай!

— Они освободили Ригу. Они русские, именно они прогнали тебя в тот раз!

Всадник замолчал, посмотрел на камни, в его молчании чудилась угроза, вызов. Его конь захрипел, зло метеля гранит под копытами. От каждого такого удара высекались искры. Мне стало страшно. За себя, за девушку у разворованной могилы.

— Не тронь ее!

Это было наваждение, я сам не понял, как выпрыгнул перед ней. Заслоняя собой хрупкую фигурку. Конь, скорее уж от неожиданности отпрянул, тряхнул головой, как будто сам себе не веря.

— Смертный! Как ты смеешь?

— Я…

Я растерялся, это жуткое в близи существо, имело блестящую кольчугу золотого цвета, сверху черный плащ, покрывающий тело и череп вместо головы, глаз не было. Пустые черепные глазницы выворачивали душу. И пришла ярость, на себя, на своих молчащих друзей, на свой страх. Я