Затем он выпустил меня из своих объятий и поблагодарил за то, что я согласилась остаться с Моникой. Когда он уходил, мне хотелось броситься за ним, но я знала, что не должна этого делать. Я дала Лэндону обещание и не могла его подвести.

Возвращаясь в зал ожидания, я вспомнила слова Мимы, сказанные ею несколько недель назад.

Sé valiente, sé fuerte, sé amable, y quédate.

Будь смелой, будь сильной, будь доброй. И оставайся.

Так я и сделала.

* * *

Родители Моники уехали, как только узнали, что ее жизни ничего не угрожает. Они вернулись к своей обычной жизни, оставив свою дочь на больничной койке в полном одиночестве.

Когда медсестры наконец отвлеклись, я пробралась к ее палате и тихонько постучала в дверь.

– Войдите, – проворчала она.

Отдернув занавеску, я почувствовала, как к моему горлу подступает огромный ком. Она выглядела ужасно. Многим не удалось бы даже представить такую степень измученности. Она была смертельно бледной, под глазами виднелись темные мешки – казалось, будто ее тело полностью лишилось жизненной энергии.

Она осторожно села на кровати и немного смущенно заправила волосы за ухо.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, избегая зрительного контакта.

– Я пришла с Лэндоном – хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Твои родители выгнали его, как только приехали, и он попросил меня остаться и побыть рядом с тобой.

Она хихикнула и тут же закашлялась.

– Зачем ему это делать? Очевидно, что ему на меня плевать.

– Думаю, мы оба знаем, что это не так. То, что Лэндон не любит тебя, не означает, что ты ему безразлична.

Она фыркнула и закатила глаза.

– Должно быть, ты счастлива, да? Счастлива видеть меня такой?

Я нахмурилась. Она действительно так думала? Что ее боль была моей победой?

– Нет, – ответила я. – Я просто рада, что ты в порядке.

Она отвернулась и вытерла несколько слезинок.

– Я ненавижу тебя. Ты же это знаешь, да?

– Да. Знаю.

– А ты знаешь почему?

– Нет…

Она подняла на меня глаза – по ее щекам струились слезы.

– Потому что ты делаешь его лучше. Я вижу это, когда он на тебя смотрит. В нем есть свет, который я никогда не могла зажечь. Ты его исправляешь. Ты возвращаешь его к жизни после того, как он закрывался от всего мира, и я ненавижу тебя за это. Я ненавижу тебя за то, что ты можешь сделать нечто, на что сама я не способна.

– Моника…

– И за это я тебя люблю, – перебила она. – Я люблю тебя за то, что ты дала ему этот свет. В его жизни было слишком много тьмы. Так же, как и в моей. Мы провели вместе несколько по-настоящему дерьмовых дней. Но ты облегчаешь его страдания. По крайней мере, хотя бы один из нас этого заслуживает.

– Вы оба этого заслуживаете.

Я посмотрела на брошюры на ее столе и взяла одну из них.

– Реабилитация? – спросила я.

Она закатила глаза и пожала плечами.

– Думаю, это предсказуемый шаг после передозировки. Очередная хиппи-тарабарщина о важности моей жизни вместе с пошаговой программой, которая поможет мне встать на путь истинный.

– В этом нет ничего плохого, Моника. Тебе это необходимо. – Я поерзала на месте. – Если ты захочешь, чтобы кто-нибудь навестил тебя, пока ты будешь…

– Не надумывай, Гейбл, – отрезала она. – Мы не подруги.

Я тихо рассмеялась. Справедливо.

– Хорошо, тогда отдыхай. Я просто хотела навестить тебя и сообщить, что мы о тебе думаем – Лэндон и я.

– Да, хорошо.

Она повернулась лицом к окну, и я направилась к выходу, но уже у двери голос Моники заставил меня остановиться.

– Он в порядке? – спросила она.

– Честно? Я не уверена. Мне кажется, что он снова ускользает.

Она кивнула, все еще лежа ко мне спиной.

– Ключ от моего дома лежит под ковриком на заднем дворе. Найди его, зайди в мою комнату и возьми бумаги с моего стола. Отдай их Лэндону. Думаю, это может ему помочь.

– Хорошо.

– Спасибо, – пробормотала она.

Она повернулась ко мне, и я увидела самый искренний взгляд, который когда-либо получала от Моники.

– Правда, Шей. Спасибо.

Я кивнула.

– И, раз уж на то пошло, – пробормотала она, – если этим летом ты решишь заглянуть в реабилитационную клинику, думаю, я не стану тебя выгонять.

– Договорились.

– И еще. Я все еще тебя ненавижу.

– Не волнуйся, Моника. – Я улыбнулась. – Я тоже.

* * *

Выйдя из больницы, я направилась прямо к дому Моники. Когда я поднялась в ее комнату и увидела вырванные из моего блокнота страницы, на долю секунды меня охватил гнев. Она украла важную для меня вещь, но все же тогда она думала, что поступает правильно. Кроме того, в ту минуту Лэндон беспокоил меня куда больше.

Прежде чем поехать к нему, я зашла к Миме и взяла еще несколько блокнотов. Я собиралась отдать их Лэндону. Я не знала, насколько это для него важно, но понимала, что в тот вечер он нуждался в любви, а не в ненависти.

Я постучала в дверь Лэндона, чувствуя тянущий ком нервов у себя в животе. Когда дверь наконец открылась, у меня вырвался вздох облегчения.

– Хей, – улыбнулась я. – Разрешишь войти?

Он отошел в сторону, пропуская меня внутрь.

– Моника чувствует себя хорошо. Она проведет в больнице еще двое суток, после чего ее переведут в реабилитационную клинику.

– Реабилитация? – спросил он, подняв брови. – Отлично. Это хорошо.

– Она просила передать тебе это, – сказала я, протягивая ему страницы из моего блокнота. – И я подумала, что стоит отдать тебе и их тоже.

Я протянула ему еще три записные книжки.

– Что это?

– Самое подробное портфолио, которое я когда-либо создавала. Предполагаю, что ты уже прочитал первую часть, но, по моему мнению, нет ничего хуже незаконченной истории. Так что тебе следует дочитать до самого конца.

Он потер пальцем нос.

– Ты останешься со мной, пока я буду их читать? Просто… мой разум вытворяет ужасные вещи, и сегодня вечером я не хочу оставаться один.

– Я никуда не уйду, Лэндон. Я здесь. Я всегда рядом.

Мы подошли к дивану и сели. Я подтянула колени к груди и сжимала зубами воротник футболки, пока Лэндон читал строки, которые я написала о нем. Некоторые абзацы заставляли его громко смеяться, а при чтении других он с трудом сдерживал слезы. Каждое слово было наполнено любовью. Восхищением. Желанием.