— Это что же… варенье? — спрашивали зеваки, то и дело заходившие на кухню и заглядывавшие через мое плечо.

— Это сироп! — торжественно отвечал я.

После чего спрашивавшие в задумчивости отходили прочь.

И вот наступил самый ответственный момент. Я высыпал в кипящий сироп всю имевшуюся в наличии ягоду вместе с листиками, веточками, плодоножками и разными жучками-паучками. Пан или пропал! Куча ягод вначале легла пирамидой Хеопса, но постепенно стала расползаться и растекаться по посуде. Я принялся с остервенением всю эту кучу перемешивать, то и дело меняя руку. А что мне еще оставалось делать?

Вскоре от кастрюли стал подниматься запах. Он становился всё сильнее и распространялся всё дальше. В кухне то и дело стали появляться любопытные. Вначале они расплывались в подобострастной улыбке:

— Какой запах! Знатное варенье!

Но после взгляда на варево их энтузиазм мгновенно улетучивался.

— Да ты чего же ягоду вместе с травой варишь?

— Много вы понимаете! — отмахивался я от наседавших. — В листиках, между прочим, дополнительные витамины. Плодоножки же придают варенью специфический вкус. Я вот думаю, не добавить ли сюда еще цветочков!

— Ну, ты вообще!

Любопытствующие отходили и по гримасам на их лицах мне было ясно, что даже под страхом смертной казни они не возьмут ЭТОГО в рот.

Конечно, самым разумным было пойти и вывалить всё ЭТО на улицу на съедение курицам и мухам.

Но из-за упрямства я решил бороться до конца. А вдруг? Мало ли что! Затем немалую роль, наверно, здесь сыграло и желание оттянуть момент расплаты за сахар, все запасы которого я пустил на это проклятое варево.

В кастрюле была уже желеобразная кипящая масса. Я набрался смелости и решился попробовать. В конце концов, скоропостижная смерть могла бы спасти меня от неминуемой расправы. М-м-м! Вроде бы вкусно! По крайней мере, в горячем виде. Я снял кастрюлю с плиты. Пусть остынет! Потом разолью по банкам. А дальше уже будет видно.

Я возвратился в палату, чувствуя смертельную усталость.

На меня в упор глядело несколько пар глаз.

— Ну?

— Что ну? — дерзко спросил я.

— ЭТО готово?

— ЭТО остывает.

— Ну-ну!

Вероятно, сказалось пережитое. Стоило мне упасть на постель, как я мгновенно заснул. До сих пор помню эти сны, яркие, цветные, какие-то киношные. Очнулся я поздним вечером, когда за окном уже синело и в углах интернатовской палаты сгущалась тьма. «Куда же это все, интересно, подевались? — подумал я, оглядывая пустую палату. — Очередной культпоход в кино? Или посиделки на завалинке? Могли бы и меня разбудить! Не по-товарищески как-то получается».

Позевывая и почесываясь, я сполз с железной панцирной кровати и вышел в пустынный коридор, в конце которого тускло светилась лампочка. Не слышалось обычного визга и хихиканья из комнаты, где поселились наши девушки. Я пробормотал себе под нос: «Позабыт, позаброшен». Но, чу! Я услышал голоса. И чем дальше я продвигался по коридору, тем они становились явственнее и громче. Так вот вы где, голубчики! На кухне! Никак уминаете какую-нибудь деревенскую снедь. Я дернул на себя дверь и… Немая сцена! На меня смотрело более десятка человек. У каждого в руках ложка. Щеки моих товарищей были перемазаны вареньем.

Да-да! Тем самым вареньем, которое еще совсем недавно они все дружно хаяли и клялись, что никогда в жизни не возьмут в рот этой гадости. Теперь же в середине кружка у их ног сиротливо стояла совершенно пустая кастрюля. Я застал их за последним актом, когда они жадно доскребывали последние остатки со стен и дна кастрюли.

— Ты уж извини! — наконец-то проговорил один из верных друзей. — О тебе мы как-то и не подумали.

С тех времен минуло уже немало лет. Порой откроешь баночку варенья, которое сварила жена. Съешь ложечку, другую. Вкусно, конечно. Но что-то больше не тянет. И до сих пор жалко, что мне так и не удалось попробовать того варенья, с листиками, веточками, плодоножками. Уж у него-то, несомненно, вкус был совершенно особый!

27

ПРАЗДНИК НАУКИ

Ну, праздник — не праздник. А событие. Причем яркое. А для многих захватывающее. Как для болельщика очередной матч «Спартака» и «Зенита» или еще кого-нибудь.

Для кого-то и поворотное в жизни, поскольку в их судьбе происходит крутой зигзаг.

Происходило оно в конце апреля, когда уже было тепло и птицы прилетели с далеких заморских курортов, чтобы порадовать родные места своим разноголосым пением. Девушки скинули шубы и пальто и обнажили коленки и даже выше коленок. Поэтому кровь бурлит и играет и хочется страсти с пламенными поцелуями. Особенно если ты молод, а лекции и сидение в четырех стенах надоели тебе до чертиков.

Вот в эти дни со всех концов нашей необъятной родины, где в братском союзе сплелись пятнадцать республик, съезжались в Академгородок молодые люди. На поездах, самолетах, автобусах. Только что не в оленьей упряжке.

В гостинице «Золотая долина» никто их не селил, поскольку места были забронированы на год вперед. И чтобы попасть туда вне очереди нужно было по меньшей мере обращение первого секретаря райкома. Или нужно быть большим человеком на своей родине или иностранцем, чтобы получить там номер. Молодые ребята не принадлежали ни к тем, ни к другим. Уплотняли общежития. В комнаты заносили раскладушки. Даже в ленинскую комнату и холл, где проходили собрания и дискотеки. Откуда брались раскладушки в таком количестве оставалось загадкой, как была загадочной и сама фигура заместителя ректора по хозчасти Гросса Адольфа Ивановича, которому вообще-то нужно было при жизни поставить памятник и хоть одну улицу в Академгородке назвать в его честь. Он этого вполне заслужил.

Такая маленькая тенистая улочка с пятиэтажными серыми коробками — Улица Гросса или по-нашенски Гроссштрассе. А что? Звучит очень мило, ласкает слух, даже иностранцев. Не назвали.

В общежитиях, учебных корпусах, на лесных дорожках появилось очень много лиц. Если прожить в Академгородке пару-тройку лет, то незнакомца сразу выделишь среди коренных жителей. А когда много незнакомых лиц, любой понимает, что жизнь гораздо шире, чем Академгородок. И вероятно, там за его пределами есть тоже очень интересные люди.

В четыреста десятой, где проживали четверо второкурсников, поставили две раскладушки и подселили двух пареньков. Всем приходилось ужиматься. И никого не спрашивали, хочет он этого или нет.

Один из Краснодара, высокий и общительный Саша. Другой Костя, низенький и молчаливый, из Воронежа. Хотя они были противоположностями, но дополняли друг друга. Теперь по комнате приходилось перемещаться боком и осторожно, особенно ночью, чтобы не налететь на раскладушки. Поэтому