Но теперь он вряд ли может быть чем-то, полезен рейхсмаршалу. Да и не тот Геринг человек, чтобы пощадить врага его отечества из сентиментальности, только лишь за то, что он — любовник женщины, которая в предвоенные годы была самым желанным гостем в Каринхолле. Единственный шанс Грегори заключался в том, что Геринг не узнает в этом изможденном человеке того лощеного прусского аристократа, в форме германского полковника, которого и видел-то всего один раз в жизни. Но против этого свидетельствовала удивительная память Геринга, которую он продемонстрировал Грегори, надиктовав ему тут же меморандум для финнов, не прибегая к документам, представленным ему в свое время тремя разведывательными службами о состоянии боеготовности Красной Армии на финском участке, цитируя на память огромное количество цифр и фамилий. Они просидели вместе целую ночь, вместе позавтракали утром, а в натуре Геринга было не забывать человека, с которым он общался близко хотя бы несколько часов.

Автомобиль остановился перед большим зданием, они вышли из машины. Часовые отсалютовали Кайндлю, а «мерседес» припарковался в длинном ряду машин, расположившихся широким полукругом у торца здания. Когда Геринг использовал свою резиденцию в качестве штаб-квартиры ВВС, в доме постоянно присутствовали по делам «Люфтваффе» многочисленные офицеры. В свой последний приезд в Каринхолл Грегори отметил мысленно наличие в парадной колоннаде огромного количества прекрасных скульптур и картин, то теперь он был просто поражен выставкой шедевров, которая предстала его взору. Это были не прошлые занятные и искусно выполненные копии, здесь каждый предмет стоил невероятную сумму. Он, конечно, знал за Герингом страсть окружать себя красивыми вещами, но представить, что увидит такое великолепие, просто не мог. Все эти произведения искусства, очевидно, были вывезены из музеев и частных коллекций Франции, Бельгии, Голландии и других оккупированных немцами стран. В роли мародера от искусства Геринг, кажется, превзошел в своей алчности Наполеона Бонапарта.

Кайндль проводил их на второй этаж и завел в просторную комнату, обставленную дорогой мебелью, с картинами, составившими бы честь любому человеку со средствами и амбициями. В комнате имелись две кровати, два стола — обеденный и письменный, шкафы с хорошо подобранной коллекцией книг, тут же, за дверью имелась прекрасно оборудованная ванная комната. Добродушно улыбаясь, полковник заметил:

— Не сомневаюсь, что эта перемена обстановки выгодно отличается от той, к которой вы в последнее время привыкли. Еду вам будут приносить прямо сюда, но выходить из комнаты вам строго запрещается. Я уверен, что вы не будете делать таких глупостей, как пытаться бежать отсюда, но для порядка должен взять с вас честное слово.

Малаку не замедлил произнести клятву, а Грегори на какую-то секунду запнулся. Отказаться дать честное слово не предпринимать попытки к бегству означало бы, что их просто-напросто посадят под замок. Шансы на побег ничтожно малы: часовые в доме, часовые в парке. Денег нет, документов тоже. Поймают его обязательно, а поймав, пристрелят. Мгновенно прикинув свои шансы, он решил сделать ставку на то, что Геринг его не узнает, и охотно дал честное слово, что будет играть по правилам.

Как только дверь притворилась за Кайндлем, темные глаза Малаку засияли торжеством, он тихонько захихикал, потирая ладони, и сказал:

— Ну что, убедились, насколько я оказался прав? Говорил же я вам, что с вашим опытом общения с этими нацистскими свиньями и моими способностями и знаниями оккультных наук мы никогда вместе не пропадем.

Грегори накинулся на бедного еврея:

— Черт вас подери, чернокнижник несчастный! Ведь знал же я, что вы черпаете свою энергию и могущество из дьявольских источников. Нечего было мне связываться с вами заново. Везде и во все времена люди говорили, что Сатана использует своих приспешников до последнего, а потом бросает за ненадобностью. Теперь, видно, пришла моя очередь становиться к стенке, разве что Герингу придет охота повеселиться, глядя, как я буду дергаться на веревке.

— Почему вы так думаете? Да, я предупреждал вас, что вам грозит очень серьезная опасность, но…

Грегори не дал ему договорить и вкратце обрисовал создавшуюся ситуацию, закончив рассказ словами:

— И если он все же меня узнает, то утверждаю, что он ни на минуту и мысли не допустит о том, что вы не знали, что я шпион британской разведки. Итак, вам тоже предстоит поболтаться чад землей.

— Нет, — покачал головой Малаку. — Разве что Гитлер умрет преждевременно — до той поры я могу быть спокоен за свою жизнь. Через несколько месяцев наши с ним гороскопы взаимно пересекаются, оба мы войдем в период жесточайшего кризиса, но я проживу дольше, чем он — так говорят звезды. А что касается вас, то вы и тогда были у него в руках, но использовали ситуацию себе на пользу, отыскав с ним общие точки соприкосновения. Придется вам снова пошевелить мозгами и изобрести нечто подобное в том случае, если ваши страхи будут обоснованны, то есть когда он вас действительно опознает.

— Но тогда была совершенно иная ситуация.

Малаку подумал и сказал:

— Насколько я припоминаю ваш гороскоп, он в чем-то напоминает ситуацию, когда вы собирались начать разведку стратегической базы на Пенемюнде. Вы снова вступили в опасный период, но имеется вполне реальная вероятность того, что он закончится для вас успешно. Если вы согласны, чтобы я вам в этом помог, то я уверяю вас, что вам незачем беспокоиться за конечный результат. Но это только в случае вашего согласия.

— На что это вы намекаете? — почуял неладное Грегори.

— Ночью мы можем быть уверены, что сюда никто не войдет, и я могу совершить необходимую ритуальную церемонию. Князь Этого Мира никогда не оставляет своих верных слуг, как вы по извинительному, впрочем, для вас невежеству привыкли считать. Если вы готовы признать его Мастером, тогда он…

Шагнув к колдуну, Грегори схватил его за лацканы пиджака и так основательно встряхнул, что голова Малаку заболталась безвольно, как у тряпичной куклы:

— Ах ты сатанист поганый, пошел к черту, где тебе и место! Ни за что, я скорее подохну, чем позволю тебе такие шуточки. Смотри у меня, а то и места мокрого от тебя не останется!

Когда Грегори разжал пальцы, сжимавшие пиджак Малаку, тот отшатнулся с перекошенным от страха толстогубым ртом от страшного в гневе англичанина и упал в кресло обессиленный.

Утерев со лба худой ладонью выступивший пот, он с минуту смотрел на обидчика расширенными глазами, затем скорчил плаксивую мину и загундел:

— Я же хотел как лучше — неужели не понятно? Мы с вами заодно против нацизма и нацистов, мы нуждаемся друг в друге. Только вспомните, как я вас прятал в Сассене, как я пользовался моими оккультными силами, чтобы облегчить вашу боль. Не будь меня на свете и моего могущества, которым я обязан моему Мастеру, вас бы давно уже не было в живых.

— Вы мне помогали, потому что прочли на небе, что я позже спасу вам жизнь — и только поэтому, — цыкнул на него Грегори. — Да если б я не дал вам себя обкрутить вокруг пальца с этой передачей мыслей на расстояние, разве б я оказался сейчас в этой проклятой стране? Нет, я бы жил себе припеваючи в Англии и не лез бы в ваши дьявольские шашни.