Женщины-заключенные собрались у выхода, чтобы проводить меня. Идя к двери, я заметила Анджелу.

– Я буду скучать по тебе, Элисон, – сказала она.

– Я тоже, – искренне отозвалась я. Причем я не смогла бы удовлетворительно объяснить почему. Казалось бы, какое может быть доверие после случая со шкафом и ножницами, но Анджела многократно доказала мне свою дружбу. Люди ведь не делятся на абсолютно хороших и плохих, да и не по злобе она тогда попыталась, что называется, перевести стрелки – в тюрьме люди совершают дурные поступки от отчаяния.

Охранница проводила меня до ворот. Я несла пакет с личными вещами, которые сдала по приезде в Марчвиль, но мне из них нужна только одна.

Я аккуратно вынула и застегнула на шее медальон Китти.

Когда мама мне его отдала (и я уничтожила находившуюся там фотографию Криспина), у меня стало удивительно хорошо на душе. Я представляла, что раз медальон совершенно целый, то и с сестрой все нормально. Однако благодаря помощи Сары я разобралась и с этим.

– Притворство, – сказала психолог, – сродни алкоголю: в малых дозах даже помогает, но чрезмерное количество способно исказить восприятие.

У ворот ждала мамина машина. На заднем сиденье в детском кресле надежно пристегнута Ванесса. Сердце дрогнуло при виде малышки – как она выросла за эти месяцы! Мне очень захотелось взять ее на руки, но я побоялась.

До сих пор удивляюсь, какое имя Китти выбрала для дочки. Может, она тоже чувствует вину? Или все еще любит Ванессу, несмотря ни на что?

– Девочка моя…

Мама заключила меня в объятия, и на минуту в мире остались только мы с ней, как много лет назад.

– Как Китти? – спросила я, когда мы выезжали за ворота.

Мама потерла глаза. Веки у нее были красные, но на руках я не увидела ставших уже привычными синяков.

– По-своему вполне довольна. На днях она сказала мне через тот прибор, что ее «кормят лучше, не то что дерьмо в прошлом доме».

Мы с мамой улыбнулись друг другу.

– Еще говорит, что теперь у нее «настоящие уроки». Я с ней согласна – в прежнем заведении были очень хорошие специалисты, они научили Китти пользоваться доской с картинками, но я даже не догадывалась, насколько больше можно сделать! А здесь специализация именно на повреждениях мозга, а не на общей инвалидности. Китти занимается по индивидуальной программе для улучшения зрительно-моторной координации. На днях я собственными глазами видела, как она двумя руками завязывала шнурки!

– Ничего себе!

Значит, жизнь кипит? Жизнь, из которой я намеренно исключила себя после несчастного случая, чтобы защитить сестру и мать. Обычная жизнь, где люди ходят по магазинам, не зная о тюремных порядках или о лжи, разъедающей душу.

Мама притормозила на светофоре.

– Но я до сих пор корю себя за то, что не справилась.

– Это не твоя вина, – твердо сказала я.

Вскоре после признания Китти мама поняла, что попросту не успевает ухаживать и за ней, и за младенцем. Был неприятный случай, когда Китти дергала малышку за ногу до темных синяков. Мама не утаила, что с силой ударила Китти. Этого властям хватило, чтобы обратить внимание на проблему.

На этот раз Китти отправили в специальное учреждение – не из-за ее роли в гибели Ванессы (как Лили и предсказывала, обвинений сестре не предъявили в связи с ее состоянием и потому, что на момент несчастного случая ей было одиннадцать лет), а оттого, что Китти, расстроившись, не может контролировать себя и наносит увечья всем вокруг.

– Когда я могу ее навестить? – спросила я, неловко пристегиваясь (давно не сидела в машине).

– Мне сказали, лучше немного подождать, чтобы она привыкла.

Но я чувствовала, что мама нервничает. На секунду мне даже показалось, что она догадывается, о чем я умолчала.

– Мам, что еще стряслось?

Она взглянула в зеркало заднего вида:

– Тебя кое-кто хочет видеть.

Я посмотрела в ту сторону – и замерла. Силуэт на краю парковки я узнала бы даже в толпе.

Свинцовый Человек.

Можно было попросить его уйти, как на свидании в тюрьме, но я, напротив, даже согласилась встретиться с ним через пару дней на берегу Темзы возле того места, где мы гуляли в первую ночь нашей близости.

– Я прочел об апелляции и не мог не приехать, – просто сказал он.

Я ждала, что еще он скажет. Молчание, как я узнала от Сары, заставляет людей рассказать больше, чем они собирались.

– Мне очень неловко, что все так вышло. Ты стала мне дорога, Элисон.

Я искала в сердце отзвуки прежних чувств, но там не было решительно ничего. Китти, кстати, тоже вообще не говорит о Джонни.

– Пожалуйста, прости меня, – добавил он.

Отец, умирая, тоже просил прощенья. На что надеяться мне самой, если я не научусь прощать?

– Хорошо, – отозвалась я, – прощаю.

Свинцовый Человек взял меня за руку. Я ожидала ощутить знакомый трепет, безумную страсть, которая охватывала меня раньше. Ничего не произошло.

– Скажи, есть ли у меня шанс? – спросил он.

Мимо прошли молодые супруги. На груди мужчины в новомодной переноске сидел младенец – между складок ткани виднелась целая шапка светлых волосиков. Папаша нагнулся и поцеловал ребенка в макушку. У меня давно могли быть собственные дети, если бы я жила иначе. Может, еще не поздно?

– Нет, – тихо ответила я. – Извини, но нет.

Июль 2018 г.

Наше дело ведет Робин. Он хочет встретиться, чтобы обсудить нашу «стратегию». Я и страшусь встречи, и жду ее с нетерпением.

Я сижу в ресторанчике недалеко от залива, где мы плавали, приезжая на каникулы.

Переехать в Сент-Айвс предложила мама.

– Тебе нужен новый старт, – убеждала она меня. – А я уже давно созрела для переезда.

Так мы оказались в прибрежном городке, который всегда любили. Свет в Сент-Айвсе идеален для живописи. Я получила работу в местном колледже искусств и даже купила себе новый купальник и теперь плаваю по утрам. Ничто не сравнится с бодрящим холодом морских волн, сменяющимся горячим душем, хотя я хорошо знаю, что море бывает безжалостным. Совсем как жизнь.

Робин вызвался приехать в Сент-Айвс, чтобы мне не пришлось ехать в Лондон. Мама в последнюю минуту отказалась идти, заявив, что не оставит Ванессу на няньку.

– Хорошо выглядишь, – похвалил Робин, поглядывая на мои волосы (по предложению мамы я начала их отращивать). Еще я набрала пару килограммов и уже не выгляжу слишком худой.

– Мне здесь хорошо, – согласилась я. – Море всегда меня успокаивало.

– Да, море – это все. Я стосковался по морю и… – он двинулся на стуле.