Вскоре я снова жадно курила, вытянувшись на постели в полный рост. Наконец блаженное забытье – я закрыла глаза, падая.

Я снова слышала музыку, но уже другую. Звуки веселого вальса принесли золотой свет люстр, шелестение юбок и неповторимый запах сваренного на сливовом соке глинтвейна.

Бал в цветочном городе. Давно

В женской гимназии балы давали дважды в месяц, созывая мелкую аристократию со всего городка. Не только аристократию: все, кто входил в круг друзей Попечительского совета, приглашались на красивые вечера с танцами, беседами и угощением: мороженым, а в холодное время глинтвейном. Безалкогольным для нас, обычным для взрослых. Гостей было много, некоторых я даже помнила в лицо, например, начальника блумфилдской полиции. Он всегда приходил и никогда не пил – был противником спиртного, предпочитал кислые зеленые яблоки. Довольно странно для взрослого мужчины, но все привыкли.

Тот вечер был одним из многих. Фелис, стоя перед зеркалом, оглядывала медовое платье – слишком строгое для такой молодой девушки, но прекрасно гармонирующее со смуглой кожей и темными волосами. Я крутилась рядом; оделась в светло-голубой, тоже сдержанный наряд. Мы обе недолюбливали кринолины, вообще одевались похоже, но почему-то… рядом с Фелис я выглядела, как переросшая незабудка рядом с лилией.

– В кого ты такая? – выдохнула я, шмыгнув носом и застегнув сережку.

– Какая? – Фелисия легко повернулась на носках, волна волос взметнулась в свободной прическе.

– Леди.

– Ни в кого. В себя.

– А…

Фелис вдруг взяла меня за руку своей горячей рукой и прошептала:

– Как думаешь, он придет? Я их позвала…

Я все поняла по румянцу, но сделала вид, что не догадалась, и хитро прищурилась.

– О ком это ты?

– О Кристофе!

Конечно, придет. Я была уверена и намеренно дразнила подругу, стесняющуюся своей симпатии. Фелис надула губы, еще раз повернулась вокруг своей оси и, видимо, удовлетворенная, предложила:

– Пойдем?

И мы спустились в светлую залу, полную гостей. Идя рядом с Фелис, я видела, что взгляды многих останавливаются на ней. Моя, казалось бы, тощая, нескладная подруга была очаровательна. Прическа оголяла ее шею, в походке чувствовалось странное, взрослое, грациозное достоинство. Смотрела она так, словно была королевой. Это не укрылось от нашей классной дамы. Она как раз беседовала с начальником полиции, грызшим очередное яблоко. Когда мужчина увидел мисс Лайт, он едва не выронил свою замену бокалу и отвесил нам поклон. Мы обе присели в реверансе, услышав:

– Magnificamente.

Классная дама недолюбливала Фелисию за надменный взгляд, привычку опаздывать и особенно за споры на уроках. Но умение держаться миссис Блау ценила.

Фелис прошла дальше. Темные глаза лихорадочно блестели, обводя гостей. Кажется, моя подруга начинала беспокоиться, и я ободрила ее:

– Он должен здесь быть. Должен.

– Мисс Лайт, мисс Белл!

Мистер О’Брайн, дядя Кристофа, замахал нам с противоположного конца залы. На него обернулись несколько человек, но, не обращая на них внимания, Фелис зашагала вперед; я направилась следом. Рыжие усы мистера О’Брайна топорщились, лысина блестела. Жест, которым он сграбастал и поцеловал поочередно наши руки, был куда теплее и приветливее, чем все обычные лобызания вышколенных джентльменов. Фелис улыбнулась, как и я, но тревожнее. Точно догадавшись о ее мыслях, ирландец обернулся и позвал:

– Упрямец, иди сюда! Тебя ждут!

И из толпы появился он.

Кристоф был в черном, выглядел серьезным и взволнованным. Такой красивый, в лакированных ботинках с довольно высокими каблуками, такой взрослый… не скажешь, что ему тоже двенадцать. Едва увидев нас, он на секунду остановился и, готова поклясться, покраснел, но почти сразу справился с собой и направился к дяде. Приблизившись, он поцеловал мою руку, а когда взял за запястье Фелис, румянец стал ярче.

– Не надеялся на встречу.

– А я надеялась, – просто ответила она. – У вас еще не появилось книг о Сальери?

– Увы, мисс. Поэтому я побаивался вас. И все-таки могу я… предложить вам танец?

Куда пропала ее замкнутость? Фелис смотрела на Кристофа не исподлобья, как обычно глядела на мир. Она улыбалась.

– Да.

– Каков хитрец. – Дядя толкнул племянника локтем в бок. – Но какой неучтивый! Вторая дама тоже нуждается во внимании, ей ты тоже должен танец!

Я покачала головой, ощущая досадную неловкость.

– Лучше пойду съем что-нибудь вкусное.

– Верный выбор! – хохотнул мистер О’Брайн. – Тогда ты упустил свой шанс, Кристоф! Эта дама – моя. Веселитесь.

Он обнял меня за плечи, и мы направились к столику, где стояли дымящиеся бокалы с глинтвейном. Мистер О’Брайн завладел сразу двумя. Он любил сладкое в любом виде: мог грызть кубик сахара, мог поедать плитками шоколад. Я тоже взяла бокал, но напиток казался не таким вкусным без Фелис.

– Милая мисс Белл, вас обязательно пригласят! – решив, что угадал причину моего грустного вида, пробасил дядя Кристофа.

– Не нужны мне танцы. – Я вполне искренне поморщилась.

– Глупости! – Он махнул левой рукой и чудом не испачкал глинтвейном манжету. – Всем молодым нужны танцы и музыка! Так говорили в нашем ро… – он закашлялся и сделал большой глоток, – родном доме, знаете ли, мои сестры обожали музыку.

Фелисия и Кристоф танцевали. Иногда видя подругу, я замечала ее счастливое лицо. Нет… не стоило обижаться. Она заслужила немного радости. И любви, если конечно…

– Он только про нее и говорил, – понизив голос, сказал мистер О’Брайн. – Просто щенок, честное слово! Прямо со дня, как вы к нам впервые заглянули!

– А вы не рады? – удивилась я.

– Что вы! – Он отставил опустевший бокал. – Любовь чудесна, особенно юная!

– Да. – Я вздохнула. – Хотя мы не так долго знакомы, и…

– Для любви немало, – отозвался мистер О’Брайн. – Целый бал!

Немало…

* * *

Долгожданный покой отхлынул; голова раскалывалась. Я снова посмотрела в потолок, потом с усилием присела, поджав к груди колени. Та же комната, обои отходят пластами, потолок закопченный. На подоконнике – яблоко. Ярко-зеленое, совсем как те, которые грыз начальник полиции Блумфилда. Откуда? Его не было.

– Фелисия?.. – позвала я.

Тишина. Но я по-прежнему чувствовала: да, подруга приходила, и она не была призраком. А может, была? Как и тот, кто медленно проявлялся у окна, из вихря снежинок. Кружась, снег словно сгорал; фигура обретала контуры. Темные волосы… черный камзол. Сквозь мужчину еще виднелась рама, но с каждой секундой он становился плотнее.