class="p1">Полковник затянулся табаком. А ведь начиналось-то хорошо! Пилсудского долго ругали за то, что он не предпринимает решительных мер против анархистских банд и формирований ЗУНР.

Однако, видимо, Пилсудский понял игру большевиков — для ликвидации этих банд нужны крупные силы, которые без толку распыляются. Да и, судя по всему, красные выпихивали в Польшу тех, кто для них был опасен. Так что они выигрывали в любом случае.

Но Пилсудский втайне от всех копил силы и планировал решительный удар. 25 октября Войско Польское в количестве 50 тысяч человек начало наступление на советскую территорию. Белосток и Гродно были взяты почти без боя на следующий день. Вильно взяли 2 ноября. Впрочем, особо напрягаться и не пришлось. Вильно изначально являлся польским городом — так что внутри у Пилсудского имелось множество агентуры. Началось восстание — и город упал в руки наступавших поляков как перезревшее яблоко.

Теперь-то полковник понимал, что самое умное было бы — это укрепиться в Виленском крае а потом уже думать о чём-то большем. Тем более, с территории Германии повалили толпами добровольцы.

Но… Скажи кто-нибудь такое тогда — его подняли бы на смех. Все обуяла эйфория. Оказалось — большевики ничего из себя не представляют! Так что, вперед, на Минск!

Тем более, что почти одновременно, 3 ноября была взята Лида. Полк Сигизмунда принимал участие в это деле. Красные из ЧОНа, надо отдать им должное, дрались мужественно — но что они могли! Город пал. До Минска оставалось 140 километров. А там и до Смоленска рукой подать. Да что там Смоленск! Многие офицеры говорили и о Москве.

И тут с юга на них обрушился жуткий паровой каток под названием Первая Конная армия. ТАКОГО никто никогда не видел. Каминский дослужился до капитана Русской армии на Великой войне. Но там кавалерия была, в основном, мишенью для пулеметов. На окопы с проволочными заграждениями верхом не особо попрешь. Махновцы и прочие? Полковник знал историю Речи Посполитой. Что ж, анархисты просто-напросто усовершенствовали тактику, которую применяли украинские казаки и крымские татары.

Но Первая Конная — это что-то небывалое. Кроме огромных масс конницы, усиленных тачанками, там имелась артиллерия, пехота и даже аэропланы. Были и броневики — но, к счастью, в эту погоду они не слишком могли продвигаться по пересеченной местности. Хотя при штурме Лиды буденовцы их применили хорошо. Именно тогда от полка Каминского осталась половина.

Но главное — Первая Конная отрезала польскую. армию. Попытки некоторых частей уйти в Германию немцы встречали пулеметами.

Сейчас остатки полка Каминского пробирались к Белостоку. Разумеется, в город они лезть не собирались. Они рассчитывали обойти его по лесам с севера.

Впереди послышался стук копыт. Это возвращалась разведка.

— Пан полковник, впереди, на железной дороге, стоят бронепоезда. Вокруг них — многочисленные конные разъезды.

Это был конец. Мимо бронепоездов можно проскочить — найти «дырку», разобраться пути… Тут, среди лесов, есть шанс. Но если есть кавалеристы — то они быстро направят железные гусеницы, куда надо. А изобретать какие-то хитрые маневры просто нет ни сил, ни времени. Сзади идут «Синие береты». Которые, как говорили, в плен вообще не берут.

— Что ж, панове, я думаю, надо сдаваться, — Обратился полковник к своим офицерам.

— То есть как? — Послышался чей-то голос.

— А вот так. Кто не хочет — я никому не препятствую пустить себе пулю в лоб. Я я ещё Польше пригожусь.

Через час бойцы бронепоезда «Луганский рабочий» наблюдали приближавшуюся к ним колонну под белым флагом…

* * *

Ранним утром в только что открывшееся кафе на улице де Любек зашел элегантно одетый моложавый человек лет сорока. При всей своей элегантности вид он имел несколько помятый. Усевшись за столик, он заказал кофе и рюмку коньяку.

Гарсон, много лет, проработавший в Париже, ничему не удивлялся. Тем более, что удивляться-то? Мсье можно только позавидовать — он провел веселую ночь. Сейчас, после войны, люди живут весело. Разумеется, те, у кого есть на это деньги.

Борис Савинков и в самом деле провел бурную ночь, шатаясь по каким-то кабакам, но ему было совсем не весело. В последнее время он чувствовал себя очень паршиво. Так же он ощущал себя только после разоблачения Азефа. Дело даже не в том, что главный боевик партии оказался сотрудником охранки. Куда худшим для Савинкова было иное. Борис Викторович всегда ощущал себя необыкновенным человеком. Творцом Истории. А тут оказалось — он являлся всего лишь марионеткой в руках проходимца. Тогда он всерьез сорвался. Эсеры, несмотря на случившееся, сдаваться на собирались. В Петербурге возникла группа молодежи, собиравшаяся начать подготовку убийства великого князя Николая Николаевича. Однако Савинков сидел в Париже и просто не мог заставить себя начать «ставить» дело. Он шатался по кабакам и девкам. В конце концов террористы разбрелись.

Именно тогда он начал писать книги о своих приключениях. Хотя за три года до этого гордо заявлял: «обо мне будет писать История». Повесть «Конь бледный» отвратила от него большинство эсеров.

Если честно, то он и сам тогда полагал: с политической деятельностью покончено. Но… Один доктор как-то ему сказал: зависимость от морфина полностью не излечивается. Морфинист может много лет не употреблять наркотик — и в друг раз! И снова началось. С политикой то же самое.

Так с ним случилось в 1917 году. Он снова почувствовал, что может стать Исторической личностью.

Потом… Много чего было потом случилось. Если уж честно, неудач было больше, чем успехов. Но Савинков пер вперед. Ему казалось — он нашел заветную формулу: идею «третьей революции». Крестьяне ненавидят продразверстку, ненавидят большевиков. Надо их только поднять — и красная власть рухнет. И свалит её он, Савинков.

Но для начала по его мечтам прошли копытами махновцы — как раз те, на кого он и рассчитывал. Большевики как-то сумели их приручить. А потом Пилсудский его попросту вышвырнул из Польши…

Савинков хлебнул коньяку, запил кофе и закурил.

Хотя, конечно, Юзеф не виноват. Что ему оставалось делать? Когда не получилось с немцами, он стал рассчитывать на помощь Антанты. После провозглашения независимости Польши он буквально ночевал во французском посольстве, выпрашивая снаряжение и советников. Но те как-то не слишком рвались помогать. Савинкову ситуацию объяснил его друг и соратник Александр Дикгоф-Деренталь, большой специалист в международной политике.

— Понимаешь, Виктор, Германия и Франция похожи на людей, которые ведут переговоры, держа в руках взведенные пистолеты. Каждый боится усиления другого. Если Франция станет помогать Польше, что мешает немцам начать помогать чехам или большевикам? А ведь никто не