Мира недоуменно смотрела в его глаза, не понимая, о ком он говорит и куда клонит. Потом до нее дошло. Гарик и Степик! Именно о них говорил Самарин. Именно их снова в чем-то подозревал. Не без оснований, конечно! Вот только Мира была уверена, сейчас они не виновны. Они ничего не знали о нем, пока не увидели на катке и по ее реакции не догадались обо всем остальном. Да и в том, что произошло много лет назад, Мирослава уже не так категорично винила ребят. Да, они сожгли хутор, и благодаря им она потеряла Вадима, оказалась в больнице, но теперь, оглядываясь назад, девушка сомневалась, а раскрыл бы ей любимый объятия, если бы она пришла в ту ночь на хутор? И как долго они прожили бы вместе? Незыблемая вера в его безгрешность и любовь, коей Мира жила все эти годы, пошатнулись.

Что-то отразилось в ее глазах, что-то темное, страшное, заставившее Самарина вздрогнуть и отвести взгляд.

Мира убрала от себя его руки и встала. Обойдя стол, прошлась по кабинету и остановилась у дверей.

— Им ничего не известно о нас, — медленно произнесла она, оборачиваясь.

— Ты так уверена? — усмехнулся Вадим. — А впрочем, ну да, конечно! Почему бы и нет? Ты ведь замужем за одним из них!

Ирония в его словах заставила Миру вздрогнуть, а скрытая горечь больно резанула по сердцу. Она не знала, что ему ответить на это. Ей бы броситься к нему, обнять и все-все рассказать, но девушка не сдвинулась с места. Стояла, опершись о дверной косяк, и не сводила с него глаз.

— Видишь ли, Мира, есть некоторые обстоятельства, — тяжко вздохнув, заговорил снова Самарин. — И отмахнуться от них сложно!

— Какие обстоятельства? Твое семейное положение? Или разные социальные ступени? Ты ведь начальник, а я горничная…

— Нет, дело не в этом! Мне вообще-то не хотелось бы говорить о них! Это довольно неприятно, и тебе совершенно не нужно забивать свою хорошенькую голову подобным… — Вадим улыбнулся, явно жалея, что вообще затеял разговор.

— Нет, скажи мне! Я хочу знать, в чем дело! Я не могу и не хочу жить зная, что случится что-то еще и ты снова обвинишь в этом меня!

— Мира, я вообще-то всегда честен и откровенен со своими женщинами! Я не хочу тебя обижать, но, видишь ли, то, что произошло в канун Нового года, в общем-то, цветочки, по сравнению с тем, что за этим последовало!

Самарин выпрямился в кресле, мельком взглянул на монитор компьютера, щелкнул мышью и поднялся из-за стола.

За спиной Мирославы заработал большой офисный ксерокс.

Девушка вздрогнула и обернулась. Самарин прошел мимо и, остановившись у ксерокса, стал разглядывать какие-то распечатанные документы.

— Скажи мне! — настоятельно попросила Мирослава.

— Незачем тебе это знать!

— Скажи!

— Ладно, раз ты просишь. Знаешь, оказывается, о наших с тобой отношениях известно не только здесь, в «Береге роз». О них известно и в Минске, где находится головной офис нашего предприятия. За прошедшие после Нового года месяцы я не раз бывал там, да и оттуда приезжали сюда. И здесь и там я замечал на лицах ухмылочки и слышал грязные намеки. Более того, не стесняясь в выражениях, меня прямо спрашивали об интимных подробностях, которые касаются только нас с тобой! Намекали, что здесь, на базе отдыха, я твоя «крыша», так сказать, и только благодаря мне ты вообще работаешь! — рассказал Самарин.

Мира, потрясенная услышанным, глядела на него широко открытыми глазами и не могла поверить, что он говорит правду. Это немыслимо! Подобными подробностями даже с близкими подругами не делятся, а он говорит о начальстве из головного офиса! Но что же это такое? Зачем? Кому все это нужно?

Слезы выступили на глазах у Миры.

Заметив их, Самарин сделал шаг в ее сторону.

— Ты только не обижайся, ладно? Ну вот, я так и знал, что не следовало тебе все это говорить! Глаза на мокром месте! — он протянул руку и погладил ее по щеке.

Как же могла она думать, что он ее не любит и она не нужна ему, если из-за нее ему приходится терпеть такое, сносить грязные намеки и оскорбления! Да другой бы на его месте не только бы обвинил ее во всем, другой бы за такое просто голову оторвал и не стал бы ни в чем разбираться и выслушивать жалкие оправдания. Его же не просто оскорбили, унизили, задели. Его уязвили и затронули самое больное — мужское самолюбие!

Мирославе вдруг так жалко его стало. Да и себя тоже. За что им все это? Почему бы окружающим просто не оставить их в покое? Почему бы не позволить быть хоть чуточку счастливыми? Они ведь никому не причиняют вреда, не вмешиваются ни в чью жизнь, да и семье Вадима особого ущерба их отношения не наносят…

— Но как же ты… — едва смогла произнести девушка. — Это же ужасно!

— Ужасно, да! Но что поделаешь? Я ведь не могу им всем затыкать рты! Да и нереально это! Им доставляет удовольствие смаковать подробности такого рода, а мне приходится терпеть и улыбаться! А что делать? Работать-то надо!

Да, работать надо! И быть неискренним не только с окружающими, улыбаться тем людям, которые считают, что высокое служебное положение дает им право вмешиваться в личную жизнь людей, стоящих чуть ниже по служебной лестнице. Улыбаться их бестактности, граничащей с хамством. Сносить унижения, как само собой разумеющийся факт, согласно кивать, даже если точно знаешь, что они не правы, признавать ошибки, которые не совершал. Смеяться, даже если вовсе не смешно, и говорить вещи, которые они хотят услышать, даже если говорить их вовсе не хочется!

И все это лишь затем, чтобы иметь возможность здесь работать!

Да, так надо! Возможно, так не только в «Береге роз»! Возможно, так везде, но как быть с собственной душой? Ведь обмануть себя куда сложнее, чем других! И как с этим жить?

— Хочешь, я уйду? — вдруг сказала Мира.

Она не собиралась этого говорить.

Слова вырвались сами собой, но ей вдруг показалось, что сейчас это то единственно правильное, что она может сделать для него.

Он сидел перед ней в кресле за столом, смотрел ей в глаза и улыбался. Только Мира видела, что улыбка у него невеселая, скорее по привычке, да и в глазах нет знакомых веселых огоньков. Вот он сидел перед ней, уже немолодой мужчина, с сеточкой морщин вокруг глаз, с обозначившимися залысинами на высоком лбу, усталый и потрепанный жизнью. Мира смотрела в его глаза, и чувство бесконечной жалости заставляло ее сердце болезненно сжиматься. Она не представляла, как будет жить без него. Не понимала, как смогла жить без него, но если все же ее не будет в его жизни, возможно, и проблем у него станет меньше. По крайней мере, не придется больше терпеть бестактность и насмешки начальства.

Они долго не отводили глаз друг от друга.

— Нет, не хочу! — наконец медленно произнес он, отводя глаза. — Все как-нибудь устроится, только нам нужно быть более осторожными. Никто не должен знать, что мы снова вместе! Теперь мы не можем позволить себе быть неосторожными. Никаких вольностей, никаких бесконечных хождений друг к другу, да и телефонных звонков без крайней необходимости. Хорошо?