Она вежливо слушала, что говорил молодой владелец галереи, улыбалась в нужных местах и обрадовалась, когда Ханна вернулась в гостиную и сообщила, что дети уже спят. Поскольку Марк теперь обратился к «фройляйн Йоханне», чтобы в очередной раз пригласить ее в свою галерею на Аннаштрассе, у Мари появилась возможность послушать другой разговор.

Тилли сидела рядом с Эрнстом фон Клипштайном и казалось, она открыла ему свое сердце. По крайней мере, на лице Клипштайна Мари увидела глубокое сочувствие.

– Какая подлость. Из чистой зависти, полагаю.

– Вполне возможно, – мрачно сказала Тилли. – Я усердно учусь и всегда одна из лучших. Для студентки важно показывать хорошие результаты, чтобы быть признанной профессорами. Но некоторым однокурсникам, к сожалению, это не нравится.

– И тогда эти парни появились пьяные в стельку возле дома вашей хозяйки с требованием их пустить?

– Да. И к тому же они утверждали, что уже несколько раз ночевали у меня. Тогда она расторгла со мной договор аренды.

Клипштайн глубоко, с сочувствием вздохнул. Наверное, он хотел взять Тилли за руку, но не решался.

– И что теперь? Вы нашли новую квартиру?

– Пока нет. Я оставила свои вещи у знакомой, это всего лишь чемодан и сумка с моими книгами.

– Возможно, я мог бы вам помочь, фройляйн Бройер. У меня есть друзья в Мюнхене.

Мари уже не слышала, приняла ли Тилли это предложение, потому что к ней обратилась Неле:

– Моя дорогая Мари. У вас двое замечательных детей, я вам ужасно завидую. Этот мальчик – маленький Моцарт. И он такой красивый со своей светлой челкой. Как ангел. Архангел.

– Да, я очень горжусь ими обоими.

Мари говорила, улыбалась, слушала и отвечала. Было приятно сидеть в этой комнате, такой теплой и уютной, в окружении веселых людей, в то время как снаружи ветер гнул ветви деревьев и дождь барабанил по оконным стеклам. Почему же она все еще чувствовала себя такой невыразимо одинокой?

«Почему мы ссоримся? – подумала она. – Разве все, в чем я его обвиняю, не пустое? Просто мое воображение? Чистый эгоизм?»

Почему бы ей не пойти завтра на фабрику и не сказать ему, что она его любит? Что все остальное не имеет значения. Что только их любовь самое важное.

Но потом в памяти снова всплыла церковная скамья. Скамья семьи Мельцер в церкви Святого Максимилиана. Пауль между своей матерью и Серафиной фон Доберн. Его улыбающееся лицо, Серафина наклоняется к нему, чтобы лучше услышать его…

Нет. Любовь не может заменить все в жизни. Особенно любовь, основанная на лжи.

25

Декабрь 1924 года

– О господи, нет! Хоть убейте меня сейчас, госпожа. Но я не полезу в этот ящик.

Элизабет глубоко вздохнула от досады. Ей следовало оставить эту девушку в имении, с ней были одни неприятности. Рыжеволосая, пышногрудая деревенская простушка, которую постоянно укачивало в поезде, которая ни на что не годилась и к тому же боялась сесть в автомобиль.

– Возьми себя в руки, Дёрте! Уже стемнело, и мне не хочется трястись на старом извозчике.

Они стояли у вокзала Аугсбурга среди своих сумок и чемоданов, которые носильщик любезно поставил прямо в лужу. На родине было холодно, в свете уличных фонарей можно было видеть маленькие снежинки, которые гнал ветер. Тем не менее несколько инвалидов войны все еще сидели на корточках у здания вокзала, выпрашивая милостыню у путешественников.

– Я сейчас упаду замертво, госпожа! – стонала Дёрте. – В Кольберге однажды взорвался автомобиль. Был взрыв такой силы, что стекла в окнах лопнули.

Лиза была настолько измучена двухдневным путешествием, что у нее уже не было сил бороться с упрямой глупостью девушки. Но как только они окажутся на вилле, она возьмет эту девчонку на заметку. Так дело не пойдет. Дёрте может сразу же возвращаться обратно в имение. Или идти пешком, если ей так больше нравится.

Она проигнорировала ожидающие такси и помахала рукой извозчику на дрожках. По крайней мере кучер быстро уложил ее багаж и помог Элизабет забраться внутрь. Она была на седьмом месяце беременности, чувствовала себя тяжелой и неуклюжей, а ее ноги распухли от долгого сидения в поезде.

– Какой большой город, госпожа. И столько света. И дома, они тянутся до неба.

– Подвинься, чтобы я могла вытянуть ноги.

– Да, госпожа. О, они стали толстыми, как бочонки. Придется делать холодные компрессы с уксусом.

Элизабет не ответила. Послышался щелчок кнута, затем стук лошадиных подков по булыжникам, и дрожки дернулись в сторону ворот Святого Якова. Элизабет прислонилась головой к деревянной задней стенке и на мгновение закрыла глаза. Снова дома, в Аугсбурге. Она знала каждое здание, каждый переулок, могла бы с закрытыми глазами найти дорогу от вокзала до виллы. Это было приятное чувство, которому она сама удивилась. Должно быть, из-за беременности предстоящие трудности виделись в радужном свете. Странное дело. Иногда у нее было ощущение, что она живет под стеклянным колпаком, который смягчает все заботы и волнения, дарит приятное чувство уюта и защищенности.

Однако прекрасное состояние обычно длилось недолго, после чего Лиза возвращалась к мрачной реальности.

За последние недели она пришла к удручающему открытию: никто в имении не был огорчен ее отъездом. Даже тетя Эльвира, которая всегда была к ней добра:

«Ох, девочка. Твое место в городе, это было мне ясно с самого начала. Езжай с Богом и будь счастлива, Лиза!»

Она отпустила ее с легким сердцем. Даже Кристиан фон Хагеман лишь пожал плечами, услышав ее решение. Только Риккарда фон Хагеман, которую она никогда не могла терпеть, показалась расстроенной.

– И что теперь с нами будет?

Лиза успокоила ее. Клаус сохранил за собой должность управляющего имением, на этом настояла тетя Эльвира, потому что была очень довольна им и не хотела искать нового управляющего. Паулина и ее незаконнорожденный ребенок переедут в имение, так как Клаус намеревался усыновить мальчика. Возможно, у него будут еще дети, но это было его дело и ее больше не касалось. Прощание с мужем было даже довольно теплым, он обнял ее и поблагодарил:

– Я всегда любил тебя, Лиза. Как хорошую подругу, надежного товарища. – При этом она чувствовала себя довольно нелепо, потому что ребенок Себастьяна в ее животе активно двигался, как будто хотел привлечь к себе внимание. – Меня возмущает, что этот скучный малый попал в лунку, – с улыбкой добавил Клаус. – Но никто не может сказать, что я не старался, верно? – Лиза не стала комментировать его шутку, а сказала, что не держит на него зла и хочет расстаться