мирно. Клаус кивнул, но, когда она уже хотела уйти, он снова схватил ее за руку. – Послушай, Лиза: если ты считаешь, что так будет лучше, я готов взять ребенка себе.

– Спасибо, Клаус. В этом нет необходимости.

Элизабет открыла глаза и выпрямилась, от тряски по булыжной мостовой у нее разболелась голова. Дёрте, которая дни напролет умоляла ее взять с собой в Аугсбург, теперь сидела неподвижно, как статуя, уставившись в окно кареты. Когда они проезжали мимо фонарей, в окне появлялись дома и прохожие, затем снова темнело. Только витрины магазинов были ярко освещены, и можно было даже разглядеть выставленные товары.

С тех пор как она уехала, в Аугсбурге многое изменилось. Казалось, что ужасные времена инфляции закончились, предприятия и компании стали восстанавливаться, дела на ткацкой фабрике Мельцера тоже пошли в гору. Странно, что мама так мало писала об этом. В последние месяцы ее письма были скудными, а от Китти вообще не было известий. Вероятно, они обиделись на то, что она все-таки подала на развод и хочет жить в доме родителей как разведенная женщина. Было понятно, что мама из-за этого расстроилась. Поведение Кити опять же было типично для нее. Младшая сестра вела довольно аморальный образ жизни – Серафина подробно рассказывала ей об этом. Китти открыто встречалась с разными мужчинами и имела любовные интрижки. Что ж, она всегда была склонна к богемной жизни, так было и раньше, когда она сбежала в Париж с тем французом.

В любом случае, у Китти было меньше всего причин для пренебрежительных замечаний в ее адрес. Возможно, если бы это сказала Мари… Но ни в письмах мамы, ни в письмах Серафины о Мари не упоминалось ни слова.

Они миновали ворота Святого Якова и продолжили путь.

– Уже темнеет, госпожа. Прямо как в преисподней. О, боже, что это за свет там вдали? Он мерцает и мигает, как тысяча светлячков.

– Там ничего не мерцает, Дёрте, – раздраженно возразила Лиза. – Это окна фабрики. Подожди-ка… это должно быть, хлопчатобумажная фабрика. Значит, они снова работают в ночную смену. Должно быть, у них много заказов.

Когда она покидала Аугсбург, все текстильные фабрики были на грани банкротства, практически не было шерсти и уж тем более хлопка, который можно было бы перерабатывать. Лиза пристально посмотрела вперед, пытаясь разглядеть вдали свет фабрики Мельцера, но безуспешно. Похоже, в той стороне появились новые здания, закрывающие обзор.

– Мне так плохо, госпожа. Мы скоро приедем? Иначе мне придется сказать кучеру, чтобы он остановился.

– Еще несколько минут. Надеюсь, ты сможешь продержаться.

Дёрте несколько раз решительно кивнула и продолжала смотреть на улицу. В самом деле, бедняжка была бела как скатерть – это путешествие и вид ночного города были, пожалуй, самым захватывающим, что случилось с ней в жизни до сих пор.

Старые парковые ворота все еще косо висели на петлях. Дёрте судорожно вцепилась пальцами в кожаное сиденье дрожек, когда они свернули на дорожку к дому. Вскоре в конце аллеи показались огни особняка. Во дворе включили фонари, их ждали. Утром она позвонила из Берлина и попросила маму не беспокоиться из-за ее приезда. Паулю не нужно никого встречать на вокзале, она сама наймет такси.

– Приехали. Ты видишь огни?

Кучер остановился перед лестницей, ведущей к главному входу, и Дёрте поспешила наружу, чтобы облегчиться прямо возле круглой клумбы, накрытой еловыми ветками. Открылась парадная дверь, и Элизабет с радостью узнала Герти, которая когда-то была ее горничной. Слуга, который теперь спускался по ступеням, чтобы взять багаж, был ей тоже знаком. Как же его звали? Иоганн? Нет. Джонатан? Тоже нет. Он казался высокомерным, но это могло быть обманчивое впечатление.

– Добро пожаловать домой, фрау фон Хагеман! – поприветствовал он и поклонился. – Меня зовут Юлиус. Я рад буду вам помочь.

Он поддерживал ее, когда она вылезала из дрожек. Он был сильным, надо отдать ему должное. И не таким щепетильным в поведении, каким был Гумберт, который всегда избегал прикасаться к кому-либо.

Она отдавала распоряжения о том, какие предметы багажа куда нести, и задумалась, где ее разместят. Кажется, Китти писала, что Мари устроила рабочий кабинет в ее бывшей спальне? Надеюсь, ее не поселят в бывшую комнату папы. Там было слишком тесно, и к тому же ей всегда пришлось бы думать о бедном папе.

– Лиза! Дай мне посмотреть на тебя, сестренка! Ты хорошо выглядишь. Немного бледновата вокруг носа, но это от долгого путешествия.

Пауль тоже сбежал по ступенькам, чтобы поприветствовать ее. Он радовался встрече, и его поведение казалось искренним. Она сразу почувствовала себя лучше. Но когда они обнялись, даже свободный плащ уже не мог скрыть некоторые факты.

– Подожди. Ты разве… – тихо спросил он.

– На седьмом месяце. Думаю, роды будут в феврале.

Пауль был удивлен, потому что она ничего не писала о своей беременности. Смущенно проведя рукой по волосам, он глубоко вздохнул и затем улыбнулся. Задорно и по-мальчишески, как и прежде.

– Поздравляю. В доме снова будет жизнь. Мама знает?

– Она узнает сегодня.

Он тихонько присвистнул сквозь зубы, как иногда делал в детстве.

– Но будь дипломатичной, Лиза. Или по крайней мере постарайся. У мамы нервы не в порядке.

– Да?

– Она лежит в постели. Появится только к ужину.

Лиза проигнорировала руку, которую он ей предложил, и поднялась по входной лестнице без его помощи. Еще только не хватало, чтобы к ней относились как к больному человеку, нуждающемуся в уходе. Плохо, что у мамы не все в порядке со здоровьем. Это объясняло, почему она так редко ей писала.

В прихожей Эльза и Брунненмайер ждали у входа на кухню, а Герти и Юлиус уже тащили багаж наверх.

Элизабет была тронута. Боже правый, у Эльзы на глазах были слезы, а лицо Брунненмайер светилось от счастья.

– Как хорошо, что вы снова с нами, фрау фон Хагеман. Господи, я ведь воспитывала маленькую Элизабет.

Лиза сжала руку поварихи, не хватало еще броситься ей на шею. Эльзе она тоже пожала руку. Эти два преданных человека были привязаны к ней, несмотря на то, что произошло. Как сильно это разница бросалась в глаза после прохладного прощания в имении Мейдорн.

Серафина фон Доберн стояла на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Лиза с трудом преодолела лестничный пролет до площадки, а поскольку Эльза забрала у нее пальто и шляпу еще внизу, теперь ее выпирающий живот был хорошо виден.

Серафина, однако, не показала виду, что заметила ее беременность.

– Лиза, моя дорогая подруга! Я бесконечно счастлива снова тебя видеть. Надеюсь,