Фитц-Алан, замерший было у приоткрытой двери королевских апартаментов, поскорее отпрянул и поспешил оказаться подальше от этого недоброго места. Генрих Боклерк нечасто признавал свои ошибки, совсем уже редко именовал себя дураком, и никому из подданных не рекомендовалось в этот миг находиться подле государя. Ибо свидетелям подобного ждать пощады не приходилось.

Передать распоряжение господина было делом минутным. Однако возвращаться к впавшему в самобичевание королю Фитц-Алан не торопился. Если бы ему вручили сейчас в руки лопату и заставили лично сгребать навоз, и в этом случае он бы, пожалуй, предпочел столь безрадостный удел перспективе вновь лицезреть Боклерка. Но желающих предложить лопату королевскому секретарю во всем лагере не сыскалось, и потому тот шел между шатрами, свысока глядя на чистящих коней оруженосцев, рыцарей, скрупулезно проверяющих заклепки на кольчугах и шлемах, и лучников, флегматично вощивших древки стрел.

Между шатров временами встречались монахи, без особой надежды смиренно внушавшие грубым воякам постулаты божеского отношения к противнику. Признавая в Фитц-Алане своего, монахи смиренно приветствовали королевского секретаря и уступали ему дорогу.

— Pax vobiscum![61]— услышал докладчик государя откуда-то чуть сбоку. Он повернулся, чтобы ответить, да так и замер с приоткрытым ртом.

— Не делай такое дурацкое лицо, будто тебе в пиво опять налили чернил! — послышалось из-под капюшона, и Фитц-Алан увидел, как губы, явно не привыкшие шептать молитвы, сложились в самодовольную улыбку. — Это точно я, Блэк Боб Мак-Леод.

Когда бы из-под сутаны бенедиктинца сейчас выглянул призрак самого Вильгельма Завоевателя, пожалуй, Фитц-Алан вряд ли бы удивился больше. Лет тридцать тому назад Боб Мак-Леод и сам нынешний королевский секретарь протирали штаны в епископской школе Дарема. Отец Боба пророчил своему пятому сыну аббатскую шапку. Но, судя по замашкам неуемного, бойкого на язык и кулак скотта, к церковной кафедре его нельзя было подпускать на выстрел из ростового лука.

Вот уже четверть века Фитц-Алан не видел своего бывшего однокашника, но слышать о нем иногда доводилось. То рассказывали, как он вместе с королем Александром Свирепым верхом в броне форсировал пролив, чтобы задать жару мятежным вассалам. То он вдруг оказывался в Париже, близ короля Людовика Толстого, то возвращался из Иерусалима с богатыми трофеями…

— Фитц, ну что ты стал, как виселичный столб? Можешь меня потрогать, только чур не щипаться. Это будет выглядеть непристойно. Идем, и позволь бедному монаху развлечь тебя беседой.

— Ты прибыл шпионить? — благостно улыбаясь, кивнул Фитц-Алан, понимая, что если его догадка верна, то при малейшей попытке закричать и позвать на помощь Блэк Боб не замедлит ткнуть его под ребра кинжалом.

— Фитц, дорогой мой, не будь остолопом! Если бы я прибыл сюда, чтобы пересчитать ноги ваших коней, я уж как-нибудь удержался бы, чтобы не броситься в объятия школьного дружка!

— Что же тебе надо, несчастный?

— Странный вопрос! Быть счастливым! Ну и тебе по старой дружбе уделить чуток.

— Говори толком.

— Я прибыл от короля Дэвида.

— А почему в таком виде и тайно?

— Потому что мне значительно больше нравится ходить по земле, чем висеть над ней. Фитц, если мы обо всем договоримся, завтра я могу прибыть со свитой, как и подобает лорду-маршалу.

— Хорошо, я слушаю тебя.

— Король Дэвид не желает войны. Он готов предоставить любые доказательства того, что мы не помогаем мятежникам и не укрываем их. Мой государь напоминает, что его любимая сестра Мод, увы, ныне покойная, долгие годы была не менее любимой супругой Генриха Боклерка.

Он готов поклясться на мощах святого Коломбана, что всецело на стороне своего дражайшего родственника. И уж точно тем, кто посягает на жизнь, честь и свободу любимой племянницы короля Дэвида, не следует искать помощи в наших горах и равнинах.

Король Дэвид рад был бы помочь своему родичу против мятежников. И чтобы доказать свою неизменную дружбу и самые добрые чувства к любезному королю Генриху, он готов предоставить ему или же названным им вельможам ряд достойных замков и поместий в Скоттии, дабы оттуда сии благородные мужи могли лично наблюдать за тем, насколько искренни слова моего государя.

Лично тебе, Фитц, скажу по секрету, король желал подарить замок Киркинейл со всеми угодьями, пашнями и правами охоты.

— Ты не шутишь? — Оторопело глядя на бывшего одноклассника, решился уточнить Фитц-Алан. О богатстве Киркинейла он слышал еще в детские годы. Но тогда он и в самых радужных мечтах подумать не смел, что когда-то это поместье сможет принадлежать ему.

— Фитц, вдохни и выдохни! Неужели ты думаешь, что я пришел сюда, чтобы пошутить над старым приятелем? Сегодня ты уговариваешь Боклерка, завтра я приезжаю к нему во главе королевского посольства, послезавтра ты становишься лордом Киркинейлом.

— Хорошо, Боб. Я сделаю, что смогу, — кивнул Фитц-Алан. — Как дать тебе знать, если все удастся?

— В полночь пусть на колокольне ударят лишний раз в колокол. Да будет с вами благословение Господа! — тошнотворно-умилительными тоном добавил Мак-Леод и, крестя Фитц-Алана, замер на месте, позволяя королевскому секретарю продолжать свой путь.

Когда обескураженный встречей сановник наконец предстал пред неистовым королем, тот уже вновь носился по комнате, подобный разъяренному льву. Клиффорда в зале не было. У Фитц-Алана нехорошо заныло сердце.

— Где тебя носит, чертов писарь? — с порога заорал король. — Ты, что же, уже в Лондоне побывал?

— Как вы и велели, мой государь, я распорядился сгрести навоз и приготовить вам кувалду.

— Навоз, ослиная башка? Ну так сожри его теперь!

Фитц-Алан промолчал, не спеша, впрочем, отправляться выполнять королевский приказ.

— Садись и пиши.

— Я готов, мой король, — снимая с пояса чернильницу и тубус с остро отточенными перьями, негромко проговорил секретарь.

— Я желаю отписать графам Перси и Пембруку о том, как мило поступил с ними мой дорогой племянник. И, поскольку это порождение блудливой собаки выставил обоих графов баранами для королевской трапезы, то я готов их помиловать, если завтра они сложат оружие, и наградить, если встанут под мои знамена, чтобы покарать своего обидчика. Напиши это в самых изящных выражениях, и уж конечно, не зови их болванами, хотя, по сути, даже столь гордого имени они не заслуживают.

— Приступлю сейчас же, — смиренно ответил Фитц-Алан. — Кого же мой государь желает послать с письмом к мятежникам?

— Ты что, остолоп, ума лишился? Впрочем, чего там было лишаться, когда между ушами ветер завывает, точно в каминной трубе. Конечно же, Роберта Клиффорда! Кто лучше него расскажет о милой выходке моего распрекрасного племянника?