– Чего?

– Представь. – Горский окинул взглядом подставку со стрелами, потянулся к одной из них, но, коснувшись оперения, передумал. – Ты находишься в окружении людей, которые говорят на языке, что тебе не знаком. Ничего не понимаешь, чувствуешь себя в этой компании некомфортно. Кажется, что они говорят о тебе, обсуждают тебя, а может, и вовсе насмехаются над тобой. – Святослав сжал и разжал пальцы в перчатке, чуть сморщившись. Игорь затянул шнурок слишком туго. – Со временем ты изучаешь язык, начинаешь понимать чужую речь. С каждым днем все лучше и лучше.

– И что потом?

– Все становится на свои места. Ты уже не можешь игнорировать смысл сказанных слов. – Святослав пожал плечами. – Как разучить язык? Ты знаешь? Я нет.

– Что это за аналогия такая, Горский? – Игорь нахмурился. – Закрой уши или просто уйди.

– Но я не хочу уходить или затыкать уши. Мне нравится то, что я слышу. – Святослав вернул лук на подставку, что стояла рядом. Стрелять расхотелось. – Я не ты, Игорь. Не хочу прятаться или бегать за кем-то. Эмоциональные качели, бесконечные игры в кошки-мышки не для меня. Прежде Васе нужно разобраться со своими чувствами самостоятельно. В этом деле помощник из меня скверный. Все зависит только от нее.

– А если нет?

– А если нет, значит, нам не по пути.

– Это так не работает, Горский…

– Оставь свое мнение при себе. Тоже мне гуру отношений… Свои не уберег, в мои не лезь.

Игорь тихо хмыкнул. Прицелился и практически сразу отпустил стрелу, крепко поджав губы. Горский был прав. Впрочем, как и всегда. После смерти Сони ему было все сложнее оставаться с Авериной, а иногда и вовсе невыносимо. Игорь чувствовал острую потребность в одиночестве, без каких-либо обязательств и выяснения отношений. Ему хватило всего этого сполна. Нахлебался дерьма. Был вымазан в нем по самую макушку.

– Гор, – голос Святослава нарушил повисшее молчание. – Я могу спросить?

– Спрашивай, раз начал.

– Почему ты расстался с Василевской? – Горский встретился с растерянным взглядом друга. – Только не говори мне о сложности и бессмысленности отношений. Я не дурак. Она первая, кто так сильно задел тебя.

– Я… – Игорь опустил голову и прокашлялся, прочищая горло. Голос заметно охрип, он никогда раньше не говорил об этом с Горским. – Моя мама бросила меня, когда мне было одиннадцать, ради другого мужика.

– Ты никогда не говорил…

– М… – Игорь уперся «плечом» лука в пол и растерянно закивал головой. Тугой ком встал поперек горла. – Это было давно. Что было, то прошло, как говорится. Просто… – нервный смешок вырвался непроизвольно. – Я ее очень любил. Отец всегда был занят и редко появлялся дома, поэтому с матерью мы были достаточно близки. Но вот она ушла… Так просто оставила меня и ушла. С того дня мы никогда не виделись и не общались. А отец так и не женился. Всегда твердил мне, словно мантру, что женщинам доверять нельзя. – Игорь выпрямился и изменил голос, пародируя отца: – «Послушай, сынок, этим похотливым мразям веры нет. У них одна цель – ноги раздвигать. Пользуйся».

– Люди не запрограммированные роботы. Нельзя судить всех по одной модели.

– Забей, Горский… Простой забей. Мне сложно объяснить.

– А Аверина?

– Что?

– Почему тогда ты с ней все никак не расстанешься? – Горский шумно вздохнул и высоко поднял брови. – Извини, но логика вообще не прослеживается. Я запутался.

– Потому что ее нет, логики твоей, – Игорь коротко усмехнулся. – К Оле я ничего не чувствую от слова совсем. Поэтому мне глубоко плевать, что она чувствует ко мне. То есть… Я типа в отношениях. Так я держал Василевскую на расстоянии. Да и с Авериной все как-то проще. Не считая моментов, когда она сношает мой мозг. Хотя… Так она себя стала вести, только когда Соня появилась.

– Проще говоря, ты использовал Аверину.

– Сейчас я даже смотреть на нее не могу, – вдруг признался Игорь и даже не пытался отрицать очевидного. – Соня умерла, и это все утратило какой-либо смысл.

– Ну, – Горский неопределенно повел плечом. – Оля была нужна тебе, чтобы третировать Соню. Василевской нет – нет Авериной. Даже в твоих ублюдских поступках есть логика. Я спокоен.

– Иди к черту…

Апрель. Год поступления Колычевой

[02.04.2023 – Воскресенье – 16:45]

Василиса вновь достала из прикроватной тумбочки ежедневник в кожаном переплете с эмблемой академии. С момента поступления прошло более семи месяцев, а он все еще был пуст. Каждый год студентам выдавался новый ежедневник с необходимыми письменными принадлежностями. Исключительно для учебы, разумеется. Но Василиса сохранила его для иной цели.

Со смерти Сони Колычева все чаще задумывалась о том, чтобы завести дневник. Снова. Прошлый опыт оказался весьма плачевным. Но это был ее личный, проверенный способ. Так было проще разобраться в себе. В один миг рядом не оказалось никого, с кем бы Василиса могла поговорить откровенно, не боясь осуждения. Она остро нуждалась в верном совете от тех, кто до недавнего времени был на ее стороне. Одна оставила ее насовсем, а к другому Василиса утратила всякое доверие. Конечно, она могла бы поговорить с Липковской, но Василиса словно исчерпала свой лимит доверия.

– Собралась отдыхать? Так рано?

Колычева вздрогнула от неожиданности, когда на пороге комнаты появился Вишневский.

– Вишневский, не знал, что в женские комнаты без разрешения заходить нельзя? – мгновенно огрызнулась Полина.

– Не ворчи, – с усмешкой произнес Богдан и прикрыл за собой дверь. – Первый раз, что ли? Просто хотел пару партий в шахматы сыграть. Эта учеба осточертела…

– Что случилось? – Василиса выдавила из себя улыбку, возвращая ежедневник на прежнее место. – Опять проблемы?

– Не особо. – Богдан расслабил галстук и устало опустился на стул задом наперед, сложил руки на спинке и уткнулся в них подбородком. – Горского назначили куратором по практической работе. Скука смертная…

От одного упоминания этой фамилии у Василисы встал тугой ком в горле, а сердце сильно защемило, там, за тесной клеткой ребер. С момента их последнего разговора прошло ровно семнадцать дней. Колычева считала. Горский ни разу не подошел к ней, не пытался заговорить и более не искал встреч. Единственное место, где Василиса могла поймать на себе проницательный взгляд из-под смоляных ресниц, – столовая. Колычева приходила туда исправно, как по часам. Не пропускала ни завтраки, ни обеды, ни ужины. Наблюдала исподтишка и тихо сходила с ума.

У нее было достаточно времени, чтобы все обдумать и принять для себя взвешенное и верное решение. Однако верное не означало необходимое. Василиса могла противиться, бороться, убеждать себя, что ее чувства и влечение пугающе неверны. Но не могла их отрицать. Не могла