– Не нравится он мне! – Федот с беспокойством оглянулся на судно, которое вел племянник Емеля. Сказать вслух, что такой ветер зачастую переходит в бурю, опасался и с надеждой посматривал на корму впереди идущего ертаульного коча, то опускавшуюся, то задиравшуюся на пологих волнах. Трепавшаяся на ветру борода Пантелея Пенды стала мешать старому мореходу, и он затолкал ее за пазуху.

Промышленные люди сидели вдоль бортов, опасливо поглядывали на отдалявшийся берег, для укрепления духа читали молитвы. В большинстве они выбирались на Колыму морем, но управлять судами могли немногие. Вскоре раздался утробный вопль: Емелькина якутка исторгла из себя съеденное утром. Следом, сплевывая тягучие слюни, свесилась за борт юкагирка Афанасия Андреева. Прожиточные своеуженники взяли в поход женщин, на что в старые времена среди промышленных людей был запрет. Их стало выворачивать первыми. Шутили над женками недолго. Лица одних промышленных были свежи, у других напряглись и посерели. Приглушенные, стыдливые звуки рвоты стали раздаваться с других судов.

А ветер усиливался, круче и выше поднимались волны, пенились белыми гребнями. Кочи стало разносить, но все они были видны друг другу. Герасим Анкудинов, восхищая опытных мореходов, не только держался на плаву, но с удальством болтался неподалеку от Дежнева и покрикивал, мстительно подначивая казака. Вскоре пропали даже розовые блики среди туч, без видимого солнца караван шел к восходу дольше двух суток. Наконец на тундровом берегу показался крест. Промышленные, ходившие в эти места с Мезенцем и Пустозером, радостно закричали, указывая вход в залив, где можно спрятаться от бури, которой все ждали и опасались. С востока проход в него был укрыт скалами, по правому борту суда защищал от ветра низкий и плоский остров. Они обошли его и оказались в просторном заливе с полоской битого льда на воде. На песчаной косе лежали обкатанные прибоем стволы деревьев. Удивленные появлением судов, низко над мачтами носились многочисленные утиные стаи, занудно кричали бакланы.

– Губа! – Федот Попов указал спутникам на плавник. – Где-то река с лесом, а значит – с соболями, – смутно намекнул на возможное окончание морского похода и добавил тверже: – Надо освежить запас воды.

– Слава Богу! – с облегчением воскликнул Дежнев, скинул шапку и перекрестился на восход. Его судно шло под веслами рядом с поповским кочем. – Тут нам буря не страшна!

– Здесь у нас была мена! – торопливо рассказывал пустозерский промышленный. – На острове много костей: оленьи рога и бычьи головы, – он осмотрелся по сторонам, желая с чем-нибудь сравнить, и указал на бочку с водой: – Такие и поболе! Из земли торчит шерсть неведомых зверей, под толстой кожей старое дохлое мясо: с голодухи съешь – помрешь!

Семь кочей протиснулись сквозь битый лед и неспешно вошли вглубь губы. Оголодавшие анкудиновские беглецы бросили якорь и стали ловить рыбу. Гусельниковские суда остановились неподалеку от них. Федот Попов повел свой коч дальше. Емеля и Пантелей пошли за ним. В поисках устья реки они осматривали мелководные заливы и потратили много времени. Бессоновские суда и анкудиновсие беглецы нагнали их через сутки в виду отмелей густо заросших тальником. Сначала показалось селение с кожаными лодками на песчаном берегу, с полуземлянками из плавника и костей, затем открылось устье реки, загороженное двумя песчаными косами. С отчаянными криками с озер налетели чайки, из воды высовывались черные и глазастые нерпичьи головы.

Было тепло, сеял мелкий дождь. Река впадала в губу многими заболоченными рукавами. Устье густо заросло ивняком. Легкие лодки с судов Попова поднялись до пресной воды и наполнили березовые бочки. В то же время промышленные люди Бессона Астафьева с казаком Дежневым высадились на сушу, чтобы осмотреть селение. Едва они подошли к нему, из-за землянок полетели камни и стрелы. Промышленные отступили, для острастки дали залп. Порезать кожаные лодки здешних жителей Семейка не дал. Под насмешки Анкудинова его люди вернулись ни с чем.

– А дозволь нам сходить на погром! – молодецки подбоченясь, крикнул Герасим и широким жестом указал на своих голодранцев, ловивших рыбу.

Их коч был обвешан распластанной юколой из жирных гольцов. Но Дежнев, не удостоив беспокойного соперника взглядом, приказал дожидаться возвращения судов целовальника.

Река оказалась явно не той, какую искал Федот Попов. Заправившись питьевой водой, он вернулся к кочам каравана. К тому времени кожаные лодки жителей исчезли. Дежнев снова послал на берег отряд промышленных, чтобы взять аманатов. Вместе с ними пошли на погром анкудиновские беглецы. Но землянки с кровлей, обтянутой толстыми кожаными ремнями, были покинуты. Из зарослей ивняка то и дело выскакивали толпы мужиков, похожих на чукчей с Чукочьей реки, в сторону охочих людей летели камни и тяжелые стрелы с костяными наконечниками.

– Недружелюбно встречают! – с удрученным видом развел руками Дежнев и велел возвращаться. Идти на приступы и аманатить ему явно не хотелось.

Анкудинов со своими беглецами обшарил землянки и вынес несколько мешков вяленой рыбы.

– Давай, веди нас! – корил Дежнева. – Ты государев человек, не я!

Его люди, понуждая других промышленных следовать за ними, несколько раз высаживались на берег, пытались преследовать здешних мужиков, но те растекались по зарослям ивняка и тундре, преднамеренно завлекая в сырые болота. Дежнев посмурнел, раздосадованным голосом стал пытать промышленных, ходивших сюда с Мезенцем и Пустозером:

– Однако вы были здесь не с мирной меной?

Те уверяли, что в прежнем походе не пытались аманатить и почти, не грабили.

К этому времени установилась благоприятная погода. Рассеялись тучи, небо стало прозрачно-голубым, по вершинам далекого хребта катилось ясное солнце, ветра не было, не было даже легкого движения воздуха. Пока охочие двух ватаг и приставшие к ним беглецы думали, как подвести под государя здешний народец, на небе показалась тучка, все замерло: умолкли крикливые гагары и чайки, рыба перестала плавиться и пускать круги по воде, стало тяжело дышать. Задуло с полудня, со стороны гор, да так резко, что люди на судах вынуждены были схватиться за шапки. Ветер резко усиливался. Кочи поволокли за собой якоря по дну и стали продвигаться к выходу из губы.

Пенда сунул шапку за пазуху вздувшейся камлеи, длинные волосы и борода превратились в треплющийся белый флаг. С дежневского коча сорвало лодку. Она заскакала по воде, едва касаясь гребней кормой и носом. Пантелею с его людьми удалось вытянуть якорь и развернуть коч по ветру. Погоняемый им, он без паруса помчался в открытое море. Другие последовали его примеру и были выброшены из губы ураганом. Тут уже никто не думал, куда и как плыть: все заботы были о том, чтобы удержаться на плаву. Буря отнесла суда ко льдам. Опытные мореходы иногда заходили в них, спасались от волн. Такие заходы требовали большого умения и немалого везения. Пока Пантелей не решался на это, гребцы устало висли на веслах, стараясь не упускать друг друга из вида, держались возле льдин.

Буря, резко начавшаяся при ясном солнце и безоблачном небе, так же неожиданно закончилась. При безветрии еще долго гуляли волны и скрежетали льды. Вдоль берега открылось широкое разводье чистой воды. Отдохнув, мореходы опять налегли на весла, выгребая ближе к суше. Остались за кормой скалистые сопки мыса, мимо которых кочи вынесло из губы. По левым бортам до видимого края расстилалось море с плавающими льдами, по правым, в полутора верстах, сколько хватало глаз виднелась тундра, изрезанная мелкими речками и озерами. Подойти к берегу не позволяла глубина. Задул легкий попутный ветер, потрепанные кочи подняли паруса и продолжили путь на восход. Впереди опять шел поповский коч под началом Пантелея Пенды, борода старого сибирца колыхалась, указывая направление. Замыкал караван Герасим Анкудинов.