– Могли перерезать! – шепеляво пробормотал, мысленно вспоминая сказы бывалых сибиряков времен своей юности про людей безголовых, одноногих и одноруких, со ртом меж лопаток.

– Руками машут, торговать зовут! – смешливо взглянул на него Елфим.

– Буди Семейку! – приказал целовальник, стряхивая с глаз остатки сна.

Любопытство оказалось сильней усталости. Один за другим поднимались промышленные и беглецы Герасима, продирали глаза, таращились на инородцев, а те миролюбиво махали руками и показывали причудливые раковины.

– Спусти-ка нашу лодку, – приказал Федот племяннику, – возьми бисера, корольков да посмотри их товар. – Обернувшись к Дежневу, который, задрав нос, сквозь нависшие волосы таращился на диковинных людей, спросил с усмешкой: – Аманатов брать будешь?

Семейка потеребил бороду, не находя прямого ответа, глаза его растерянно потускнели.

– Так ведь не знаем, что у них, сколько и чьи, – пробормотал, неуверенно ежась и оправдываясь.

Сквернить первую встречу с неведомым народом ему явно не хотелось. На пару с Елфимом Меркурьевым в лодку сел бессоновский промышленный Фома Семенов.

– Буду глядеть на вас с коча! – напутствовал их Семен Дежнев, – если что, пальну картечью.

В другой лодке с разинутым до ушей ртом плыл племянник Попова Емелька Степанов. С судов за ними наблюдали с ружьями при тлевших фитилях. Это ничуть не смущало зубатых людей: похоже, они не знали огненного боя. Емелю с покрученником и Елфима с Фомой тесно обступили, едва они вышли на сушу, и восторженно завыли, увидев бисер и стеклянные бусы, стали совать свой товар: раковины, шкуры птиц, стрелы, наконец, догадались предложить несколько моржовых клыков средней и малой величины. Мена стала налаживаться. Посланные вскоре вернулись, а зубатые все не расходились, восхищенно разглядывая бисер и корольки.

– Зубы у них ненастоящие! – поднимаясь на борт, пояснил любопытным Емеля. – Дыры в губах, в них вставлены кости… Показали нам, что вокруг вода. Значит, мы на острове.

– А товар бросовый. Кроме моржовой кости, брать нечего.

Инородцы, поняв, что торг закончен, сели в лодку и стали выгребать из залива, бесстрашно болтаясь на волнах.

– Вдруг рыбий зуб привезут на мену, – разглядывал полученные клыки Елфим. – Маловаты. А меньше брать не велено. Я им показывал, что большие нужны, похоже, поняли. Бисер-то охотно берут.

Фома Семенов, поглядывая на Емелю, прыскал со смеху:

– На Емельку пялились, улыбались душевно, в зятья примеряли. Может, высадим? Приплывем лет через двадцать, а тут все рыжие.

– А что? – с удальством отвечал Степанов. – Высаживайте, если дядька позволит!

– А якутку кому?

– Не пропадет! Женка добрая и не брюхатится.

– Выбираться надо, чтобы не зимовать среди камней! – не принимая веселья, напомнил Федот.

– Куда? – с горькой усмешкой спросил Фома. Улыбка, мерцавшая в уголках его глаз, пропала, они застыли прямо и неподвижно, как у слепого.

За Федота ответил Пантелей:

– Да теперь уже только в одну сторону. Обратный путь заказан: через две недели в устье Колымы встанет лед.

Люди смущенно примолкли, услышав то, что было у всех на уме. Нечаянное веселье стихло. Такого долгого пути к Погыче никто не ждал. Зубатые люди наведывались в залив несколько раз. При высокой волне и сильном ветре, они бесстрашно ходили по морю на больших кожаных лодках. В каждой было по десятку гребцов, слаженно работавших веслами. Бисер и корольки потрясли их красотой, Емеля – своим видом, но больших моржовых клыков они везли мало.

Едва стих ветер и улеглись волны, семь кочей вышли из залива на гребях и направились на закат дня, к темневшей полоске коренной земли. В туманной хмари снова завиднелись вершины гор. Льдин в море было мало. Дождавшись попутного ветра, суда подняли паруса. В сумерках августовской ночи на руле впередиидущего коча стоял сам Федот Попов. Его покрученник, стоявший на носу судна, вдруг завопил. К нему кинулись все, кто бодрствовал. Люди не сразу поняли, что видят, а потому крестились, вглядываясь в неведомое. На воде лежал огромный кит. Он не шевелился и не пыхал воздухом. Впереди него другое чудище шевелило лапами и тянуло тушу в ту же сторону, куда шли кочи. Федот повел судно в обход кита, и его люди увидели, что чудище – это огромная кожаная лодка, в которой сидело больше полусотни человек. Они слаженно гребли веслами и тянули за собой тушу. Ни такой огромной рыбины, ни такой лодки никто из мореходов прежде не видел. В виду догнавших их кочей дикие бросили весла, ощетинились копьями и костяными луками, показывая, что готовы обороняться. Судя по виду оружия, это были чукчи. Несколько стрел воткнулись в борт. Федот велел не отвечать стрельбой и пройти мимо. Суда обошли инородцев с их добычей, те снова налегли на весла, продолжая тянуть тушу к берегу.

Скалы стали приближаться. Кочи правили к тем местам, откуда были унесены к острову. Здесь оказалось много плавучего льда, иные заливы забиты им. У черных скал, покрытых мхом, суда кидало придонными волнами, они то и дело рыскали, не слушаясь руля и весел. Гребцы, выбиваясь из сил, мысленно молились и высматривали расселины, по которым можно выбраться на сушу. Здешний берег круто уходил на юго-запад, а суда сносило ветром прямо на камни. Гребцам приходилось налегать на весла, чтобы не быть выброшенными на них. Своей силой быстрей всех ходил коч Анкудинова. Благодаря многолюдству он вырвался вперед, высматривая место возможной стоянки. Вдруг ладное торговое судно так резко остановилось, что сорвалась с варовых ног и упала к носу мачта, сидевшие за веслами повалились.

– Отпрядыши! – закричал Федот, махая рукой, чтобы другие держались дальше от берега.

Очередная волна сперва отхлынула, обнажив черное днище коча, затем приподняла его над подводным камнем, и бросила к скалам. Судно стало тонуть. Гребцы, кто стоя, кто сидя, изо всех сил налегали на весла, пытаясь выброситься на мель. Следующая волна прошлась по палубе.

– Помогайте, братцы! – закричал Герасим.

Его люди побросали весла, стали отвязывать лодки, но они не могли уместить и четверти ватаги. Между тем шесть кочей сбились в кучу и качались на волнах, отгребая от скал. Семейка Дежнев вертел головой по сторонам и кричал:

– Спасать надо!

Федот обернулся к Пантелею. Тот передал руль кому-то из подручных людей и встал на носу с шестом. К нему под борт подвел судно Афанасий Андреев, с того и другого спустили лодки. Два коча с большими предосторожностями приближались к тонущему судну. Анкудинов резал на нем тросы и кидал в свои лодки, набитые мокрыми, продрогшими людьми. Они подгребли к ближайшим судам Попова и Дежнева, освободились от груза и спасаемых, по одному гребцу в каждой вернулись к полузатопленному кочу, который со скрежетом било о скалы. Федот спустил на воду свои легкие берестянки, они засновали по пологим волнам, вывозя терпящих бедствие. Последним поднялся к нему на борт Герасим Анкудинов. Злой, как бес, отыскал дурным взглядом одного из промокших, стучавших зубами товарищей, резким ударом хлестнул по лицу.